Для подавления восстания применялись отравляющие газы, а также такие меры устрашения, как массовые расстрелы заложников и сжигание крестьянских изб.
Так, только в одной Паревской волости за июнь-июль было убито три тысячи крестьян. В селе Никольском, где проживало восемь тысяч человек, в русско-японскую войну погиб один человек, в мировую- 50, а в 1920-21 гг. - 500 крестьян.
Хотя у повстанцев против регулярных войск не было никаких шансов, сопротивление в Тамбовской и многих других губерниях продолжалось до конца 1921 г., потом пошло на спад.
Но в целом крестьяне добились своего, деревня вернулась к своей традиционной общинной жизни, которая была далеко от ГОЭЛРО, плановой экономики и мировой революции.
Как говорил Троцкий, "Революция потому и революция, что все противоречия развития она сводит к альтернативе: жизнь или смерть".
Но между властью и большинством населения, жившего по законам мелкотоварного производства, был заключен мир, точнее, - перемирие.
Чтобы сопоставить исторические рубежи, вспомним об одной жертве Тамбовского восстания: священник Петр Космодемьянский был убит во время карательной операции. Его внуки, Зоя и Александр Космодемьянские, Герои Советского Союза, погибли, защищая Отечество, во время Великой Отечественной войны.
"МЫ ИНСТИНКТОМ ПОНЯЛИ, ЧТО БОРЬБА ЛИБЕРАЛОВ С БОЛЬШЕВИКАМИ СВОДИТСЯ К РАЗЛОЖЕНИЮ ВЛАСТИ В ТОТ МОМЕНТ, КОГДА ЕЕ НУЖНО УСИЛИТЬ"
Здесь следует мысленно пересечь западную границу России и посетить российское посольство в Париже, в котором тогда находился посол Российской республики во Франции В.А. Маклаков, направленный туда еще Временным правительством. Он представлял несуществующее государство, но был умным и проницательным политиком. Его многолетняя переписка с Б.А. Бахметевым, послом Российской республики в США, является замечательным документом, отражающим взгляд проигравшей стороны. Так, в письме Маклакова от 15 апреля 1921 г., т.е. после Кронштадта и Х съезда РКП(б), дана оценка текущего момента и, самое главное, перспектив большевизма.
"Я думаю теперь и думаю уже давно, с момента войны, что результатом этой войны будет усиление государственной власти, попросту усиление государства, этатизм. Это началось по необходимости во время войны, не могло кончиться и с ее окончанием. Как ни надоел этатизм во время войны и сколько он ни принес с собою зла, по неумелости его применения, он был необходим и без него вести войны, было нельзя. В нем была и сила, по крайней мере, временная сила Германии. Для меня ясно, что он не мог окончиться после войны, когда перед человечеством остались неразрешенными те же основные вопросы, требующие общих усилий, солидарности отдельных государств и тем более солидарности отдельных классов внутри государства. Было невозможно допустить, чтобы от этой войны, которая есть общее несчастье, - одни люди страдали, другие наживались; что калеки должны были превратиться в нищих, а разрушенные войной местности восстановлены силой самих потерпевших; было бы невозможно допустить это, особенно в то время, когда другие на этом бы самом разорении и восстановлении разрушенного, продолжали бы наживать капиталы. Было ясно, что результаты войны могли быть получены только совместными усилиями целой нации, без различия классов и положений; но все это в свою очередь требовало страшного усиления государственной власти, которая могла бы сломить головы всем тем, которые не хотели бы идти в этом русле. Потому-то усиление государственной власти одновременно с этим должно было совпадать и с демократизацией этой власти. Она должна была быть не только сильна, но вполне демократична по своим задачам, а с того момента, когда вообще демократии кое к чему привыкли и кое-что раскусили, а во время войны, еще воочию увидали в какой мере государство без них бессильно, она должна была быть и демократична по составу. Итак, вот те основные задачи, которые человечество должно было положить в основу своего устройства после войны. Правительство демократичное по цели, демократичное по составу, но и деспотичное по объему власти и приемам.