Может, Семен чего-то не понимал, но тетушка Розали казалась ему дурой.
Такими же дураками казались Семену постоянные гости тетушки Розали: некий Дэдо (грузин, наверное), приятель Жанны, и унылый приятель ее приятеля, имя которого Семен так и не смог запомнить. С приятелем и с приятелем приятеля Жанна надиралась в Париже каждый божий день. На десять франков (пять на каждого, не считая Жанну), качал головой Семен, можно было так сильно и не надираться. Конечно, существуют потребности, которые требуют сиюминутного удовлетворения, но все же…
– Они сумасшедшие? – не выдержал однажды Семен.
– Они художники, – гордо ответила Жанна. – Их ждет слава. Может, слава уже пришла к ним, а я все сижу в Японии. – И тревожно спросила: – Ты знаешь, что такое слава?
– Конечно, – ответил Семен уверенно. – На крейсере «Нахимов» служил комендор Ляшко. Мог выпить литр белой и не закосеть.
– Это слава, – согласилась, подумав, Жанна, – но маленькая. А настоящая слава, это когда тебя ругают во всех газетах.
– Я знаю, – кивнул Семен. – Когда кочегар Ищенко снес топором голову дракону с «Авроры», об этом писали в газетах. Но я тебе так скажу, – добавил он Рассудительно. – Я, например, сам одним пальцем поднимаю сто восемьдесят килограммов.
– Каким именно пальцем? – заинтересовалась Жанна.
Семен покраснел:
– Средним.
– Это тоже слава, – ласково согласилась Жанна. Она была маленькая и сладкая, а ее груди как раз приходились по ладони Семена. – Но я сейчас говорю о художниках. Они рисуют картины, которые потом не могут продать. Они так могут изобразить бифштекс, что потекут слюнки. Правда, настоящий бифштекс полезнее рисунка, – сказала Жанна, подумав. – Бифштекс можно нарисовать, но сыт им не будешь. У Дэдо, например, франки бывают так редко, что в Люксембургском саду он всегда сидит на общих скамейках, а не на платных стульях, как я люблю. Когда художники нюхают эфир, запах над мастерскими стоит такой, что любопытным соседям приходится объяснять, что так пахнет выдержанная абрикосовая настойка. В Париже за тридцать сантимов можно купить в аптеке большую бутыль эфира, – похвасталась Жанна. – Эфир хорошо усыпляет и не сковывает движений. Видишь много снов с чудесными сновидениями, правда, потом все болит. Так сильно болит, что можно выброситься в окно. А стекольщики стоят денег.
Семен слушал и кивал.
Его рука покоилась на нежной груди Жанны.
У Жанны были огромные притягивающие глаза, взгляд несколько исподлобья, капризные губы, но с Семеном она никогда не капризничала. Бедра и грудь Жанны волновали Семена, но он не ревновал. Эти сумасшедшие парижские художники, о которых она говорила, были очень далеко, к тому же от них действительно несло сумасшествием.