– Их бин бесоффен! – ужаснулся херр Цибель.
– А там, видно, попик Падре бесчинствует.
– Это религиозное восстание?
Виталий не ответил.
Он не знал, как объяснить немцам темную радость мелкого попика отца Бориса, присевшего сейчас на осиновый чурбак посреди мечущейся и орущей перед горящей церквушкой толпы. От попика густо несло бензином. Бунт бессмысленный и беспощадный ласкал его сердце. Увидев пламя над домом Мельникова, он незамедлительно поджег и собственную церквушку. Сам теперь утомленно присел на осиновый чурбак в отсветах двойного пожара. Закрывал небритое лицо рясой, тихо гасился водкой, выставленной народу бывшим капитаном Мишкой Шишкиным. Мысли отца Бориса были далеко. Он видел благостную картину. Как истинного мученика веры его определят, наконец, в большой приход. Никто больше не посмеет ткнуть в него пальцем, ведь родная церквушка сгорела в результате бунта – жестокого и бессмысленного. Обязательно дадут ему большой и добрый приход. За его многочисленные страдания. И будет у него теперь большая, достойная светлой души квартира. А в ней просторная ванная, просторный туалет – все просторное, и в кранах – горячая вода.
Падре плакал.
Но все эти детали Виталий узнал позже.
А тогда бежал за немцами по ночному огороду, путался в цепкой картофельной ботве и думал: побросают нас скотники в самый жар. Понял вдруг, что история человеческая состоит из провалов и возвышений. «То вознесет его высоко, то бросит в бездну без стыда». В юности херр Цибель тоже мечтал владеть многим, в том числе русскими землями, богобоязненными и законопослушными мужиками, а сам попал в плен и трудился под началом грубых русских конвоиров-прорабов.
Буксира на положенном месте не оказалось. Подставил меня Павлик, мелькнула догадка. Унес, скотина, валюту, плывет в сторону Томска. А утром улетит в Москву, если не в Германию. И не побежишь в деревню к телефону. Скрутят шею на крылечке собственного дома.
С угрожающим грохотом взлетали в воздух ракеты.
В их неверном свете Виталий обнаружил в тени дебаркадера моторную лодку.
– Руки вверх!
Сгорбленный человек вскрикнул и выронил из рук весло.
– Чего ждешь? – заорал Виталий, сдергивая цепь с металлической скобы.
– Приказа, – в ужасе объяснил рядновский скотник Гриша Зазебаев. – Дед Егор сказал ждать.
– Приказываю доставить в Рядновку интернированных иностранцев.
– Каких таких иностранцев? – испугался Гриша. – Они что, на нашей стороне?
– Когда в России пожар, немцы всегда с нами.
Будто бы плыли всю ночь, плутая в протоках.
Выходила Луна, освещала сумеречные пространства, влажные камыши, черную речку. Высоко вверху на серебристом диске Луны отчетливо просматривались два мужика, один с длинными вилами, похожий на Павлика. «Видишь, луна какая полная? – вспомнил. – А на ней как бы два мужика. Один с вилами, грозный. Это Павлик. Ты бойся его, он скоро тебя обманет». Так ведь предупреждала Катерина. И Гриша Зазебаев недоумевал: «Чего же это, Виталька? Я сам слышал, как тебя революционный трибунал приговорил к смерти».