Лампа почти погасла, когда на реке послышался рокот мотора.
Рокот приблизился, раздались голоса. «Да у Гришки они, – расслышал Виталий злой голос деда Егора. – Раз ушли на его лодке, значит, у него сидят, у Зазебаева. Ишь, как несет деревянным маслом. Идем все к Гришке».
«Да ну, дед, ты совсем никакой, – сказал кто-то. – Иди отдохни. Утром поднимем».
«Ну ладно, – согласился Чистяков. – Только буксир Карася осмотрите».
Загасив лампу, Виталий встал у косяка. Когда дед Егор, вздыхая, открыл дверь, рванул старика, зажал ладонью противный революционный рот.
– Молчи, дурак старый!
– Молчу, молчу.
– С бунтовщиками приплыл?
– С комитетом, – жалко ответил дед. Наверное, ударился головой о стену.
– Собирай продукты, спички, сухой спирт. Все, что обычно берешь на болота. Доходит? Жратву бери. Выходим через пять минут, пока твои люди шарятся на буксире.
– Да куда выходим?
– Катерину искать.
– Как Катерину?
– Увел ее Золотые Яйца.
– Ох, подниму народ. Порвут в клочья.
– Сам порву, – коротко пообещал Виталий.
Будто бы дед поднялся, побросал в рюкзак нужные вещи, продукты, сунул за голенище нож, похожий на сапожный и нехорошо сверкнувший в слабом утреннем свете. Сказал:
– Догоним…
Предупредил:
– Яйца Павлику отрежу сам.
Дед Егор потом сам рассказал о тех ужасных болотных блужданиях. Колотовкин не любил вспоминать. Будто бы сутки бродили по кочкарникам, проваливались в ледяную трясину, отогревались на сухих гривках. Чешуйки ряски налипали на сапоги, как крошечные зеленые медальки.
«Чего ты все крутишь? Чего ты все крутишь?»
«Прямо здесь не пройдешь».
«Но они-то прошли!»
«Не знаю».
На другой день сделали страшную находку.
На краю черного болотного «окна», взбаламученного, открытого, с разошедшейся в центре ряской, с обломанными жидкими кустами по краям, валялся намокший женский платок. В стороне – рукав мужской рубашки. Будто тянули и оторвали.
– Надо нырять.
Дед не ответил.
Дураку ясно, что нырять нет смысла.
Ледяная вода скрутит судорогами тело, не всплывешь. А водяной да невидимые подводные течения довершат дело.
– Молчи, старик, – повторял Виталий. – Молчи!
– А ты заставь меня замолчать, – странным голосом ответил ему дед Егор и потянул из-за голенища короткий нож. – Это ведь из-за таких, как ты, всю страну затянуло плесенью.
Приказал без всякой боязни:
– Идем. Хватит. Лучше тебе сидеть в тюрьму, здесь чем валяться с перерезанной глоткой. Хоть вместе утонули, – безнадежно покивал седой головой. – Тебя к ним не столкну.
Сплюнул жестоко:
– Достали всех. Немцев твоих обменяем у правительства на тех, кого в Благушино милиция похватала. О немцах у нас своя память.