Она глаза открыла и тихо сказала, почти прошептала:
– У тебя еще папа есть…
Аркадий Ильич за спиной стоял, на машину рукой над моей головой опершись. Как-то услышал это, хотя мама только шептала. Почти на ухо мне, близкой…
– Это он взорвал… – сказал злобно. – Он, некому больше…
И я испуганно на него обернулась. Наверное, что-то во взгляде моем он прочитал и замолчал… Как-то неестественно замолчал, словно словами поперхнулся, и дыхание у него остановилось…
– Это не он… – сказала мама. – Я знаю, он бы так не сделал…
Тут милиция подъехала, стали людей от машины отталкивать, два каких-то типа стали меня от мамы отрывать, а я не хотела. Я не отдавала ее им… Я ее вообще никому не хотела отдавать… Не могла отдать…
– Уйдите… Уйдите… – кричала и не отдавала…
– Да что ж вы ей руки выворачиваете! – возмутился за спиной Аркадий Ильич. – Дикари!.. Отстаньте от нее!..
Они отстали. Я так и не выпустила маму…
Потом, почти сразу, «Скорая помощь» приехала. Врач мне руку на плечо положил:
– Мы должны ей помочь, не мешайте, пожалуйста… – тихо так сказал, но твердо. Слова, будто камни мне на голову клал, увесистые… – Ей сейчас медицинская помощь нужна, а не ваша истерика…
Я поняла, что он не хочет отнимать у меня маму, что он, наоборот, вернуть ее хочет, и руки разжала. Но врач уже через минуту обернулся.
– Все, извините, поздно уже… – И провел ладонью по маминому лицу, глаза ей закрывая.
И я догадалась, что уже все кончено… Не из слов поняла, а сама догадалась… Увидела, как это кончается…
И впервые в жизни поняла, что существует страшное и убийственное понятие – никогда… Никогда уже не будет у меня матери… Никогда… Никогда уже не будет она обнимать меня… Никогда… Никогда уже она не будет меня угнетать своей такой надоевшей суетливой заботой… Никогда… Никогда уже я не буду ругаться на нее, кричать, что она мне надоела, что я взрослая и сама знаю, как мне жить…
Никогда-никогда-никогда…
От понимания всей ужасности этой пропасти под названием никогда, пропасти, в которую я сорвалась так нечаянно и так стремительно, у меня словно оборвалось все внутри. До смерти оборвалось. Сама я будто бы умерла в тот момент… Холод лютый в груди встал, и слезы замерзли, перестали из глаз катиться. И даже ноги онемели так, что я их не чувствовала.
Я, похоже, видела все происходящее вокруг и понимала. Говорят, во время клинической смерти душа от тела отделяется, видит все происходящее и понимает… И я так же… Я в клинической смерти была… И пошевелиться не могла. Кто-то тапочки мои из подъезда принес – я видела и слышала. Аркадий Ильич сунул мои ноги в тапочки, чтобы на холодном асфальте босиком не стояла – на дворе все-таки осень поздняя. Все я видела… Машина «Скорой помощи» тронулась, а я даже взглядом ее не проводила. Просто перед собой смотрела, и все, но все вокруг видела, будто бы сверху… Душа… Клиническая смерть…