Прощаясь с ним, она подумала, что вовсе не хочет никаких продолжений: происшедшее оставило в ней какой-то смутный, неприятный осадок. В свое предыдущее воплощение она так и не поверила, но вот сама картинка, которую она увидела… Она была слишком четкой для простой игры воображения. Неужели в этом действительно что-то есть? В том, о чем твердят эти чудотворцы?… Любой человек когда-нибудь да мечтал о чуде, но жизнь порой наносит такие удары, что поневоле в чудеса перестаешь верить. Нет, никто тебе не поможет, ни бог, ни черт – надеяться можно только на свои силы… Хотя опять же: кто знает предел этих сил?
Когда они вышли из подъезда, до сих пор молчавший, но изнывающий от нетерпения Сергей восторженно сжал руку Риты:
– Поздравляю!
– С чем это? – отстранилась она. – С тем, что я узнала, что была грязным монахом-оборванцем? Благодарю покорно! Знаешь, я, пожалуй, возьму машину. Пока!
Сидя на заднем сидении такси, она думала: «Значит, я была мужчиной… Если так, это многое объясняет…»
Прежде всего, это объясняло, почему она так странно к себе относилась. Вернее не к себе, а к тому женскому телу, в котором жила. Нельзя было сказать, что оно совсем не устраивало ее, но она мирилась с его нуждами и потребностями со сдержанной брезгливостью. Все эти недомогания в «лунные дни», необходимость украшать себя косметикой, разными побрякушками и модными шмотками ее раздражали… Но, с другой стороны, в пику Фрейду, ее вовсе не глодала зависть и к мужской половине человечества, обладавшей половым членом. Хотя порой она ловила себя на мысли, что ей было бы любопытно ощутить, что чувствует мужчина, погружающийся в женщину. Иногда, подходя к своему любимому сзади и прижимаясь к его ягодицам низом живота, она делала движение бедрами вперед, и ей казалось, что вот-вот она уловит это чужое ощущение… Но каждый раз оно ускользало.
Впрочем, та доля наслаждения, которую она получала в объятиях любимого, ее вполне устраивала, а его дико заводила ее страсть с налетом какой-то неженской силы. Он даже сказал однажды, что она любит его как мужчина: как-то уж слишком «обладающе». А она, действительно, получала больше удовольствия, прикасаясь сама, а не жертвенно ожидая, когда прикоснутся к ней. Где-то она вычитала, что такое сексуальное поведение объясняется избытком мужских гормонов, и всполошилась – не толкнет ли это ее в «розовые» объятия? Теперь получается, что это не просто гормоны, а карма, протянувшаяся к ней от неведомого тибетского монаха…
И вот что еще странно: если она была в шестнадцатом веке монахом, то есть просветленным, достигшим определенно высокой ступени сознания человеком, то почему же в двадцатом веке ее вселили в тело женщины, ведь оно-то всегда считалось святошами грязным и исполненным порока? И что могли означать эти сполохи света? Может, то, что воплощения хоть и были, но в какие-то неодушевленные формы – в дерево или вообще в камень? Рита хмыкнула, вспомнив строчку из песни Высоцкого: «Родился баобабом, баобабом и помрешь…» Может, эти четыре века душа монаха пробиралась через низшие воплощения, пока не доползла до женской сущности?