– Никогда не смей называть этого негра сыном моего мужа.
Глори проглотила обиду, продолжая стоять на своем.
– Отец хотел, чтобы Натан был свободным, и собирался передать ему свои бумаги по исполнении двадцати лет, и тебе это прекрасно известно.
– Джулиан хотел! Да он всегда чего-то хотел! А о моих желаниях кто-нибудь вспоминает? Ты думаешь, я хотела, чтобы твой отец таскался к этой черномазой рабыне? Тебе кажется, я хотела, чтобы он растил своего ублюдка прямо под моим носом? Думаешь, мне нравилось выслушивать насмешки соседей у себя за спиной?
– Я понимаю, тебе было нелегко, мама. Но разве Натан виноват в этом? Позволь ему уехать назад, на Север, для продолжения учебы. Он может уехать прямо сейчас, не дожидаясь осени.
– Нет! Раб должен жить с рабами.
– Мама, ну, пожалуйста. Ты только подумай, ведь Натан никогда не работал в поле, у него другое воспитание.
– В таком случае ему придется этому научиться. – Луиза направилась к двери. – Больше разговаривать на эту тему я не собираюсь, Глори. Никогда. Отправляйся в свою комнату. И когда выйдешь оттуда, надеюсь, ты будешь вести себя, как подобает настоящей леди. Я не желаю больше слышать имя этого раба в своем доме!
Мать Глори собиралась было выйти из комнаты, как вдруг остановилась и повернулась к дочери.
– И еще, – добавила она. – Я хочу, чтобы ты прекратила общаться с рабами. Отец закрывал на это глаза. От меня такого не дождешься. Знай свое место! – Мать вышла из комнаты, оставив дочь в полном оцепенении.
Как такое могло случиться? Как могла женщина так пренебречь памятью мужа, прах которого еще не остыл? Вспоминая гневные, исполненные злобы слова матери, Глори поняла, что никогда не знала глубины позора и унижения ее жизни. Она никогда по-настоящему не понимала мать. Одна половинка сердца девушки испытывала искреннюю жалость к ней. Другая ненавидела ее за то ужасное наказание, которое Луиза Саммерфилд приготовила для Натана, а может быть, и для нее самой.
Глори удалось увидеться с братом с глазу на глаз лишь через восемь дней. Все это время он работал на рисовых полях. Лицо юноши выглядело изможденным, руки и ноги покрылись волдырями, рубашка изорвалась и хранила следы крови от ран, оставленных на спине хлыстом. Увидев его, Глори заплакала.
– О, Боже, Натан! Что они с тобой сделали?
Молодой человек распрямил плечи, неистребимая гордость придавала его лицу суровость, которой девушка не замечала раньше.
– Ничего такого, чего не делают с моим народом.
– Но ведь ты отличаешься от них. Ты другой – образованный, нежный, добрый. Тебе не вынести такого обращения. Нужно что-то делать!