Бриде встал.
– Господин комиссар поручил мне сообщить, – продолжил секретарь, – что он только что получил приказ Генеральной управления Национальной полиции немедленно вас освободить и принести вам извинения. Кои я приношу вам от лица господина комиссара и объявляю вам, что вы свободны…
Бриде обдало жаром. На какой-то момент он остолбенел. Наконец взяв себя в руки, он сказал: "Благодарю вас, благодарю вас… но не мог бы я видеть господина комиссара?"
– Сожалею, – сухо сказал секретарь, – но у господина комиссара нет времени вас принять.
Выйдя из центрального комиссариата, Бриде пошел по улице Милосердия. Иоланда поступила просто нелепо. Позвонив в Виши, побеспокоив стольких важных персон – или, по крайней мере, себя за таковых принимавших – она наверняка подняла панику. Они, должно быть, подумали, что произошло что-то значительно серьезнее, чем простое удостоверение личности. Иоланда поставила своего мужа в смешное положение. Между тем, он ей сказал никого не беспокоить. В конце концов, она хотела помочь, и он не мог ее упрекать.
Он вскоре добрался до отеля. Отель назывался "Англетер". Один вишистский фанатик не смог этого вынести. Однажды ночью он забросал камнями навес над входом в гостиницу, и осколки затемненных на случай бомбежек стекол все еще валялись на земле.
Иоланды не было. Должно быть, она предпринимала другие меры. Телефонного звонка в Виши могло оказаться недостаточно. "Просто удивительно, – подумал Бриде, – до чего женщины обожают истории".
Он увидел хозяина. Он боялся, как бы тот не сделал ему замечания, не обвинил его в тех неприятностях, которые угрожали отелю со стороны полиции. Ничего подобного. Тот приветливо ему кивнул, давая почувствовать, что он рад был вновь увидеть своего клиента свободным. Такое отношение несказанно обрадовало Бриде. Было приятно видеть, что французы выше своих личных интересов ставили чувство солидарности, как и должно быть среди людей, рожденных на одной земле.
Бриде прождал более часа. Наконец, Иоланда вернулась. Как он и опасался, она потратила утро на то, чтобы поднять на ноги его друзей. Он заметил ей, что лучше бы она ничего не делала: "Как, – воскликнула она, – ты хотел, чтобы я оставила тебя в тюрьме!"
Он снова почувствовал, что их разделял целый мир. Поражение ничего не изменило в глубине ее сердца. Это было в ее глазах очевидной катастрофой, но не такой, чтобы она могла изменить естественные защитные реакции человеческого существа.
Она сообщала, что помимо прочих, повидала редактора газеты. Он очень хорошо ее принял. Он сказал ей, что нельзя было допускать, чтобы Бриде оставался в тюрьме, что он сделает все необходимое.