Тут свердловский известинец примолк, а я закричал:
– Я сопровождающий! (Сквозь решетку.)
– А где ты, гад, пропадаешь? – кричит кто-то мне.
– А почему вы, гады, меня не пускаете? Я к вам ломлюсь больше суток – не пускаете!
– А-а-а! – заорал свердловский известинец. – Почему вы человека не пускаете? Человек – сопровождающий, а вы его гоните! (Он, конечно, понял, как обстоит дело.)
В экспедиции слушающие – их двое-трое – рты разинули: к ним через проволоку мало ли кто ломился, они всех в шею. Но, может быть, и они сообразили, однако им тоже интересно избавиться от новосибирских матриц.
Тут явился какой-то аэрофлотовец.
– А “Известия” ваш билет оплатили? Где документ оплаты? – Это он мне.
– У меня – нормальный билет!
– Ах, нормальный! – И меня отвели к крохотному какому-то самолетику (мест на двадцать), стали самолетик разогревать, кое-как разогрели, и я полетел с матрицами в ногах и опять же с депутатами Верховного Совета.
Ну а в Новосибирске меня местный известинец встречал (ночь была) с распростертыми объятиями. И я был дома 31 декабря. Успел к Новому году.
Прилетел, стал обзванивать семьи тех новосибирцев, с которыми горевал еще в Москве, – мы еще там обменялись телефонами. Никто не прилетел. Только второго или третьего января стали приезжать поездами. Бураны свирепствовали еще долго. И не припомню такой же буранной зимы.
Начал писать с интересом, кончаю – без. И еще бы мог кое-что вспомнить в том же роде, но пропало всякое желание.
И это – обычная жизнь.А те, кто воевал, был на фронте? Астафьев вот Виктор Петрович?.. (Сегодня готовим ему адрес к 70-летию). Нацарапал что-то в адресе.
И всех-то я старше, а все еще жив… Первая строка стихотворения, которого нет и не будет.
Или: никогда не жил на белом свете, на черном – всегда и все-таки не жалею, что жил.
Никогда не появляется столько замыслов, как в то время, когда тебя буквально стирают с лица земли другие, совершенно другие, совершенно нетворческие обязанности и обстоятельства.
Дела по журналу. По экологии. По дому. По выживанию на минимальном для меня материальном уровне.
Чем же это объяснить?
Наверное, так: ты очень и очень напряжен, а напряжение порождает доступные ему мысли и соображения, как говорится, без различия пола и возраста. Все соображения, а не только самые необходимые в данный момент и моменту соответствующие.
Твой выбор? А нет ничего труднее, как выбор самого себя: каким ты вот сейчас должен быть, то есть чему в самом себе отдать предпочтение? Сколько же у меня сейчас (1993 год) начато рассказов? “Без сюжета” – раз. “Сапропель” – два. “Выбор марша” – три, “Безмятежная редакция” – четыре. А сколько еще не имеет названий?