Не приходится объяснять, что Альбер жил на названной улице, каждый день прогуливался по фешенебельному бульвару и обедал в том единственном кафе, где подают обед, и то лишь при условии хороших отношений с официантами.
Маэстро Пастрини ничего не ответил, очевидно обдумывая ответ Альбера, показавшийся ему не вполне ясным.
— Однако, — сказал Франц, прерывая географические размышления хозяина, — вы все же пришли к нам с какой-нибудь целью. С какой именно?
— Вы совершенно правы; речь идет вот о чем: вы велели подать коляску к восьми часам?
— Да.
— Вы хотите взглянуть на Колоссоо?
— Вы хотите сказать: на Колизей?
— Это одно и то же.
— Пожалуй.
— Вы велели кучеру выехать в ворота дель-Пополо, проехать вдоль наружной стены и воротиться через ворота Сан-Джованни?
— Совершенно верно.
— Такой путь невозможен.
— Невозможен?
— Или во всяком случае очень опасен.
— Опасен? Почему?
— Из-за знаменитого Луиджи Вампа.
— Позвольте, любезный хозяин, — сказал Альбер, — прежде всего, кто такой ваш знаменитый Луиджи Вампа? Он, может быть, очень знаменит в Риме, но, уверяю вас, совершенно неизвестен в Париже.
— Как! Вы его не знаете?
— Не имею этой чести.
— Вы никогда не слышали его имени?
— Никогда.
— Так знайте, что это разбойник, перед которым Дечезарис и Гаспароне — просто мальчики из церковного хора.
— Внимание, Альбер! — воскликнул Франц. — Наконец-то на сцене появляется разбойник.
— Любезный хозяин, предупреждаю вас, я не поверю ни слову. А засим можете говорить, сколько вам угодно; я вас слушаю. «Жил да был…» Ну, что же, начинайте!
Маэстро Пастрини повернулся к Францу, который казался ему наиболее благоразумным из приятелей. Надобно отдать справедливость честному малому. За его жизнь в его гостинице перебывало немало французов, по некоторые свойства их ума остались для него загадкой.
— Ваша милость, — сказал он очень серьезно, обращаясь, как мы уже сказали, к Францу — если вы считаете меня лгуном, бесполезно говорить вам то, что я намеревался вам сообщить; однако смею уверить, что я имел в виду вашу же пользу.
— Альбер по сказал, что вы лгун, дорогой синьор Пастрини, — прервал Франц, — он сказал, что не поверит вам, только и всего. Но я вам поверю, будьте спокойны; говорите же.
— Однако, ваша милость, вы понимаете, что, если моя правдивость под сомнением…
— Дорогой мой, — прервал Франц, — вы обидчивее Кассандры; по ведь она была пророчица, и ее никто но слушал, а вам обеспечено внимание половины вашей аудитории. Садитесь и расскажите нам, кто такой господин Вампа.
— Я уже сказал вашей милости, что это разбойник, какого мы не видывали со времен знаменитого Мастрильи.