– Кормилица! – обратилась к ней Екатерина. – Мой сын приказывает вам, как только придет господин де Нансе, сказать ему, чтобы он сходил за герцогом Алансонским.
Карл движением руки остановил добрую женщину, собиравшуюся исполнить приказание.
– Я сказал – брата, ваше величество, – возразил Карл.
Глаза Екатерины расширились, как у тигрицы, приходящей в ярость. Но Карл повелительным жестом поднял руку.
– Я хочу поговорить с моим братом Генрихом, – сказал он. – Мой единственный брат – это Генрих; не тот Генрих, который царствует там, в Польше, а тот, который сидит здесь в заключении. Генрих и узнает мою последнюю волю.
– Неужели вы думаете, – воскликнула флорентийка с несвойственной ей смелостью перед страшной волей сына: ненависть, которую она питала к Беарнцу, достигла такой степени, что сорвала с нее маску ее всегдашнего притворства, – что если вы при смерти, как вы говорите, то я уступлю кому-нибудь, а тем более постороннему лицу, свое право присутствовать при вашем последнем часе – свое право королевы, свое право матери?
– Ваше величество, я еще король, – ответил Карл – еще повелеваю я, ваше величество! Я хочу поговорить с моим братом Генрихом, а вы не зовете командира моей охраны... Тысяча чертей! Предупреждаю вас, что у меня еще хватит сил самому пойти за ним.
Он сделал движение, чтобы сойти с кровати, обнажив при этом свое тело, похожее на тело Христа после бичевания.
– Государь! – удерживая его, воскликнула Екатерина. – Вы оскорбляете нас всех, вы забываете обиды, нанесенные нашей семье, вы отрекаетесь от нашей крови; только наследный принц французского престола должен преклонить колена у смертного одра французского короля. А мое место предназначено мне здесь законами природы и этикета, и потому я остаюсь!
– А по какому праву вы здесь остаетесь, ваше величество? – спросил Карл IX.
– По праву матери!
– Вы не мать мне, ваше величество, так же, как и герцог Алансонский мне не брат!
– Вы бредите, сударь! – воскликнула Екатерина. – С каких это пор та, что дала жизнь, не является матерью того, кто получил от нее жизнь?
– С тех пор, ваше величество, как эта лишенная человеческих чувств мать отнимает то, что она дала, – ответил Карл, вытирая кровавую пену, показавшуюся у него на губах.
– О чем вы говорите, Карл? Я вас не понимаю, – пробормотала Екатерина, глядя на сына широко раскрытыми от изумления глазами.
– Сейчас поймете, ваше величество! Карл пошарил под подушкой и вытащил оттуда серебряный ключик.
– Возьмите этот ключ, ваше величество, и откройте мою дорожную шкатулку: в ней лежат кое-какие бумаги, которые ответят вам за меня.