– Дорогой Теодор Сергиевич! – торжественно приступила хозяйка Арт-Рая,- наша Галерея, в моём лице, не находит слов для высказывания вам благодарности, по поводу продаваемости в последнее время ваших работ! С ума сойти, вы не поверите, вас признали окончательно! Вчера вечером какой-то джентльмен, купил сразу…
– Джентльмен? – не понял недогадливый Теодор, невоспитанно перебивая даму,- иностранец?.. Всмысле, не русский, что ли?
– Ну, почему не русский? – вопросом на вопрос ответила великолепная Мариэтта,- Может и не очень русский, как знать, всем ведь в родословную не заглянешь!
Она победоносно посмотрела на художника, что, наверняка означало – я-то знаю свою родословную, это вы все тут без роду без племени, из грязи в замухрышки, и всё, опять же, благодаря мне, одной единственной. Так-то вам с кисточкой. И, надо признать, была права. У кого тут на памяти свои род и племя по двадцатое колено? То-то, господа, улыбайтесь.
– Купил! Три полотна! Ну, как вам?
Гм-м, а как нам? Хорошо нам. А если бы и процент галерея брала поменьше, то и совсем бы не плохо было. Однако, надо что-то говорить, триумфальный взгляд продавщицы не потерпит долгой паузы, промедление с благодарностями тут чревато обидой до вражды.
– Ну, что можно тут добавить, дорогая вы наша Мариэтта Власовна! – возненавидел себя и свои картины Теодор, однако продолжал в том же духе… – Это несомненно только ваша заслуга, ведь вы, признайтесь, небось расхвалили меня перед покупателем, никому неизвестного скромного маляра, преподнесли как Микеланджело, да? Бьюсь об заклад, что так и было. Это ведь ваш всеми признанный талант, снимаю шляпу!
– Да ты и так тут без шляпы стоишь, шалун! – заискрилась, зарделась перепольщённая дама, изящно, насколько позволяли шейные подбородки, повернув голову в профиль, искренне считая, что такое положение туловища наибольше вдохновляет художников.- Чаю хочешь? Да не кивай, так и скажи, мол, чаю дайте художнику, не в гостях же, право слово, голос тут имеешь! Люба! Подай нам с Теодором Сергиевичем чаю ко мне в кабинет, живо! Пойдём, бумажки поподписываем, денежку посчитаем, да пошепчимся. Есть о чём: не простой этот твой джентльмен, ох, не лыком шит, попомни моё слово. Если что, не теряйся, про скромность свою забудь, проси больше, а то и в поездку напросись, мало ли, может тебя «только смена пейзажей за окном вдохновляет», откуда ему знать? Если у него есть интерес, то пусть платит за свой интерес, а? Или я не то говорю, а? Слушай меня, Теодор, я то говорю, дело говорю.
Добрая женщина. А ведь сейчас она действительно, думала только о его выгоде. Вот же как бывает, загадочная русская баба. Теодор поёжился, словно ему вдруг стало зябко. Стряхнул головой так, что услышал как что-то щёлкнуло в мозге, зато разом вылетели все слова, слившиеся из Мариэтты в него за последние десять минут. Что ж, ещё полчаса пытки, и можно будет раскланяться, унося с собой энную сумму, а деньги ему теперь нужны особо – начинается новый пласт теодоровой жизни. Ради этого можно и Мариэтту Власовну вытерпеть под чаёк. Тем паче, что чаёк у неё знатный, плантационный, а заваривает она его как богиня. Да, во всём-таки кроется толк, если поискать. Овцы, они как кислород, есть в любой форме природы и у всех у них есть шерсть, хотя бы и клок. Кто хочет большего, может становиться «фермером» и разводить этих самых «овец». Теодор же предпочитал оставаться наблюдателем.