Теодору Неелову, в его сорок с небольшим, казалось, что он давно разобрался в разделении людей. И, к тому же, про Вавилон не верил. Поначалу. Как раз до описываемых ниже событий. Он считал так: людей разделяет призвание. Что-то щемяще-щенячье-восторженное несло для него это слово. Призвание. Разлагать его на составляющие не хотелось, даже, точнее – страшно было. Хирургический подход к этому слову для Теодора был – чистым варварством. Даже думать себе в этом направлении не позволял. Только произносить и наслаждаться звучанием: Призвание.
Он долго выбирал своё призвание.
Пошёл методом проб и отшивания.
Память тешила Теодора полноводной рекой собственных воспоминаний на эту тему.
В своё время школа почти не оставляла времени на поиски и размышление. То уроки, которые давались не очень легко, то продлёнки, факультативы, музыкалка и класс художественного рисования. А ещё надо было разобраться с темой женского начала в окружающих прелестных созданиях. Оглядываться – примечать, разговаривать и выпытывать, вычитывать, выглядывать и анализировать. Все эти заботы отодвинули от Теодора (тогда для всех – Тимы) время выбора призвания до последнего класса школы. Тогда-то и началось, просто обрушилось. Жизнь виделась Тиме огромным полем, на которое он пока ещё смотрит, выглядывая из-за косяка школьной двери. В проёме двери виделось огромное количество дорог, которые уходили от крыльца школы через поле за горизонт. Одни – асфальтированные и по ним неслись навороченные машины с водителями, чьи лица скрывали светонепроницаемые очки.
Другие дороги петляли, по ним, кроме простеньких машин, брели и одинокие путники с котомками скарба на плечах. Следующие уходили за горизонт не так просто: их путь упирался в горы, взбирался по серпантину скал и пропадал где-то в ущельях.
Много народу шли по этим дорогам, нарисованным юношеским воображением. Много народу, аж шесть с половиной миллиардов. Такую толпу, полудетский мозг представлять отказывался, и у Тимы кружилась голова. Потом приходил сон, блестящий машинами, удручающий котомками, манящий горами, обещающий воды или славы, и всё это к утру превращалось в калейдоскоп бреда. В общем, сны у него не становились помощниками в выборе его истинного, предначертанного судьбой призвания. Если и был у него Ангел-хранитель, то этому бедолаге просто не оставалось шанса пробраться сквозь галереи снов, что бы помочь юноше, подсказать, шепнуть, призвать. Обходясь без сверхъестественной помощи, в которую, надо сказать, не очень-то и верил, Теодор решил перебрать то, что подвернётся и уж тогда и остановиться на чём-нибудь, когда почувствует то самое, искомое призвание.