Артист явился, поел, похвалил, как всегда еду, поднялся, пожал, опустив глаза, руку тете Иде.
И ушел.
Ушел…
Они — две женщины и дети — сидели и долго смотрели друг на друга.
Взрослые, конечно, знали фамилию этого знаменитого артиста. Но при детях она не произносилась в семье никогда.
Поэтому, уже взрослым человеком, оказавшись в каком-нибудь московском театре, Рената каждый раз шла к фотографиям в фойе и всматривалась в лица — этот? Этот? Может, этот? И не узнавала.
Она не любила театры. И не любила народных артистов.
Самое смешное, что брат Мишка, который припухал вместе с ней в ту холодную ташкентскую зиму, стал артистом, причем, московским. Приезжая к нему в гости, она приходила к нему в театр и точно также, выманивая его после спектакля в уже пустое фойе, водила к фотографиям и спрашивала: «Мишка, а не этот ли?»
Седой оплывший Мишка всматривался в знакомую ему уже тридцать лет фотографию с новым интересом, пытаясь оживить в памяти тот день последнего кормления, ту последнюю райскую курицу, уплывающую под взглядами детей в жующий рот народного артиста… и говорил, наконец:
— Нет. Не он!
– ПОЧЕМУ ВАМ, ПРИ ВАШЕМ ГИГАНТСКОМ КРУГЕ ОБЩЕНИЯ, ЗАХОТЕЛОСЬ РАССКАЗАТЬ ЛИШЬ О ДВУХ СВОИХ КОЛЛЕГАХ?
— Не так давно я оказалась в одной многолюдной шумной компании, очень пестрой по возрастному, социальному и профессиональному составу.
Среди прочих тем, кто-то завел разговор о Бродском, — о его тяжелом характере, о невозможности, особенно в последние годы жизни, сойтись с ним даже в беглом общении. Отталкивал, не подпускал. Что это — снобизм?
— Да нет, — предположила я. — Скорее, это усталость, болезнь и явственное ощущение, что тебе отпущен короткий срок… Просто, он мог уже себе позволить общаться только с теми, с кем хотел.
— Интересно, с кем же это? — язвительно спросила меня молодая женщина.
Я замялась… Как ей объяснить, подумала я, не обидев, что в жизни каждого художника наступает время, когда ему хочется говорить и быть только с равными себе, — неважно в какой области искусства талант вырос в мастера. Его, уже усталого, искушенного в своем деле человека, тянет к «своим», которые понимают его с полуслова.
Иными словами, на знаменитый окрик соцзаказа: «С кем вы, мастера культуры?», негромко отвечаем: «С мастерами культуры».