– Говорите, донья Мерседес, – отвечал дон Карлос чуть мягче, – и знайте: тайна, вверенная священнику, не будет так свято хранима, как та, которую вы сейчас доверите своему королю.
– Да будет с вами милость божья, государь, – промолвила донья Мерседес.
И она провела рукой по лбу, но не для того, чтобы сосредоточиться и все вспомнить, ибо легко заметить, что она жила воспоминаниями, – нет, лоб доньи Мерседес увлажнился от волнения, охватившего ее.
– Ваше величество, я воспитывалась вместе с сыном друга моего отца – так воспитываются брат с сестрой, и не подозревала о существовании иных чувств, чем чувство братской нежности, но вот наши родители, которых все считали неразлучными друзьями, рассорились, что-то не поделив.
Это еще не все: ссора повлекла за собой денежную тяжбу.
Кто был прав, кто не прав? Не знаю; известно одно – отец выплатил требуемую сумму, покинул Севилью, где мы жили, и переехал в Кордову – подальше от бывшего друга, а ныне смертельного врага. Разрыв между отцами разлучил и детей.
Мне было в ту пору лет тринадцать, тому, кого я звала братом, было семнадцать: прежде мы никогда не говорили друг другу о любви, пожалуй, и не думали об этом, пока из-за нежданной внезапной разлуки мы не поняли, что происходит в наших душах.
Мы изнывали от тоски, наши сердца обливались кровью – дружба, разбитая рукой наших родителей, превращалась в любовь.
Тревожило ли их это? Думали ли они о том зле, которое причинили нам? Вероятно, они и не подозревали о нашем чувстве, а если бы даже и знали, ненависть их была так сильна, что им было безразлично, как все это отразится на нас, на нашей любви.
Итак, обе семьи были разделены ненавистью и расстоянием. Но при последнем свидании мы поклялись друг другу, что ничто не сможет нас разлучить. И правда, какое нам было дело, – нам, бедным детям, выросшим рядом, – какое нам было дело до ненависти наших родителей! Ведь целых десять лет нам повторяли неустанно: любите друг друга. И так ли велика была наша вина, когда мы ослушались приказа: «Возненавидьте друг друга».
Донья Мерседес помолчала – казалось, она ждала, что скажет король, – и он вдруг произнес:
– Я не знаю, что такое любовь, ибо никогда не любил, сударыня!
– Значит, ваше величество, – горестно отвечала донья Мерседес, – судьба против меня, – вам не понять того, о чем я должна вам поведать.
– Простите, сеньора, зато я судья, ибо я – король с детских лет, и мне ведомо, что такое справедливость.
Донья Мерседес продолжала:
– Мы сдержали слово, данное друг другу; разлука усиливала наше чувство, о котором не подозревали наши родители.