– В то время как я движусь по нисходящей, не так ли? – насмешливо спросил Шико.
– Это из-за вашего ложного положения, господин Брике.
– Господин настоятель, а вы помните евангельское изречение?
– Это какое же?
– Низведу гордых и вознесу смиренных.
– Подумаешь! – сказал Горанфло.
– Вот тебе и на! Он берет под сомнение слово божие, еретик! – вскричал Шико, воздевая руки к небу.
– Еретик! – повторил Горанфло. – Это гугеноты – еретики.
– Ну, значит, схизматик!
– Что вы хотите сказать, господин Брике? Право же, я не знаю что и думать!
– Ничего не хочу сказать. Я уезжаю и пришел с вами попрощаться. А посему – прощайте, сеньор дом Модест.
– Вы не покинете меня таким образом!
– Покину, черт побери!
– Вы?
– Да, я.
– Мой друг?
– В величии друзей забывают.
– Вы, Шико?
– Я теперь не Шико, вы же сами меня этим только что попрекнули.
– Я? Когда же?
– Когда упомянули о моем ложном положении.
– Попрекнул! Как вы сегодня выражаетесь!
И настоятель опустил свою огромную голову, так что все три его подбородка, приплюснутые к бычьей шее, слились воедино.
Шико наблюдал за ним краешком глаза: Горанфло даже слегка побледнел.
– Прощайте и не взыщите за высказанную вам в лицо правду…
Он направился к выходу.
– Говорите мне все, что вам заблагорассудится, господин Шико, но не смотрите на меня таким вот взглядом!
– Ах, ах, сейчас уже поздновато.
– Никогда не поздно! И, уж во всяком случае, нельзя уходить, не покушав, черт возьми! Это нездорово, вы мне сами так говорили раз двадцать! Давайте позавтракаем.
Шико решил с одного раза отвоевать все позиции.
– Нет, не хочу! – сказал он. – Здесь очень уж плохо кормят.
Все прочие нападки Горанфло сносил мужественно. Это его доконало.
– У меня плохо кормят? – пробормотал он в полной растерянности.
– На мой вкус, во всяком случае, – сказал Шико.
– Последний раз, когда вы завтракали, еда была плохая?
– У меня и сейчас противный вкус во рту. Фу!
– Вы сказали «фу»? – вскричал Горанфло, воздевая руки к небу.
– Да, – решительно сказал Брике, – я сказал «фу!»
– Но почему? Скажите же.
– Свиные котлеты гнуснейшим образом подгорели.
– О!
– Фаршированные свиные ушки не хрустели на зубах.
– О!
– Каплун с рисом совершенно не имел аромата.
– Боже праведный!
– Раковый суп был чересчур жирный!
– Милостивое небо!
– На поверхности плавал жир, он до сих пор стоит у меня в желудке.
– Шико, Шико! – вздохнул дом Модест таким же тоном, каким умирающий Цезарь взывал к своему убийце: «Брут! Брут!»
– Да к тому же у вас нет для меня времени.
– У меня?
– Вы мне сами сказали, что заняты делами. Говорили вы это, да или нет? Не хватало еще, чтобы вы стали лгуном.