Милитор не двигался. Можно было подумать, что семейные неприятности проходили мимо этого здорового парня, даже не задевая его.
– Э! – вскричал вдруг г-н де Луаньяк. – А что там в кожаной обертке на рукаве у этого верзилы?
– Да, да, правда! – ликуя, возопил Эсташ. – Теперь я помню, это же придумала Лардиль: она сама нашила карточку Милитору на рукав.
– Чтобы он тоже что-нибудь нес, – иронически заметил Луаньяк. – Фи, здоровенный теленок, а даже руки засунул за пояс, чтобы они его не обременяли.
Губы Милитора побледнели от ярости, а на носу, подбородке и лбу выступили красные пятна.
– У телят рук нет, – пробурчал он, злобно тараща глаза, – у них ноги с копытами, как у некоторых известных мне людей.
– Тише! – произнес Эсташ. – Ты же видишь, Милитор, что господин де Луаньяк изволит с нами шутить.
– Нет, черт побери, я не шучу, – возразил Луаньяк, – я, напротив, хочу, чтобы этот дылда понял мои слова как следует. Будь он мне пасынком, я б его заставил тащить мать, брата, узел, и разрази меня гром, если я сам не уселся бы на него в придачу верхом, да еще вытянул бы ему уши подлиннее в доказательство того, что он настоящий осел.
Милитор уже терял самообладание. Эсташ забеспокоился. Но сквозь его тревогу проглядывало удовольствие от нанесенного пасынку унижения.
Чтобы покончить с осложнениями и спасти своего первенца от насмешек г-на де Луаньяка, Лардиль извлекла из кожаной обертки карточку и протянула ее офицеру.
Господин де Луаньяк взял ее и прочел:
«Эсташ де Мираду. 26 октября, ровно в полдень, Сент-Антуанские ворота». Ну, проходите, да смотрите не забудьте кого-нибудь из своих ребят, красавцы они там или нет.
Эсташ де Мираду снова взял на руки малолетнего Сципиона, Лардиль опять уцепилась за его пояс, двое ребят постарше ухватились за материнскую юбку, и все семейство, за которым тащился молчаливый Милитор, присоединилось к тем, кто уже прошел проверку.
– Дьявольщина, – пробурчал сквозь зубы Луаньяк, наблюдая за тем, как Эсташ де Мираду со своими домочадцами проходит за ворота, – ну и солдатиков же получит господин д'Эпернон!
Затем, обращаясь к четвертому претенденту на право войти в город, он сказал:
– Ну, теперь ваша очередь!
Этот был без спутников. Прямой, негибкий, он, соединив большой и указательный пальцы, щелчками обивал пыль со своей куртки серо-стального цвета. Усы, словно сделанные из кошачьей шерсти, зеленые сверкающие глаза, сросшиеся брови, дугой нависавшие над выступающими скулами, тонкие губы придавали его лицу то выражение недоверчивости и скуповатой сдержанности, по которому узнаешь человека, одинаково тщательно скрывающего и дно своего кошелька, и глубины сердца. «Шалабр, 26 октября, ровно в полдень, Сент-Антуанские ворота». Хорошо, идите! – сказал Луаньяк.