Уже не владея собой, она закричала:
– Спускайтесь вниз, Мейнвиль, и приведите мне его связанного, под стражей.
– Да, да, сударыня, – ответил тот как-то рассеянно, – меня беспокоит одно обстоятельство.
– Что такое?
– Я не слышал условного сигнала.
– А к чему сигнал, раз он уже в наших руках?
– Но ведь его, сдается мне, должны были захватить лишь тут, перед аббатством, – твердил свое Мейнвиль.
– Наверно, представился более удобный случай.
– Я не вижу нашего офицера.
– А я вижу.
– Где?
– Вон то красное перо!
– Черт побери, сударыня!
– Что?
– Это красное перо!..
– Ну?
– Это господин д'Эпернон, д'Эпернон со шпагой в руке.
– Ему оставили шпагу?
– Разрази меня гром, он командует.
– Нашими? Кто-то нас предал?
– Нет же, сударыня, это не наши.
– Вы с ума сошли, Мейнвиль.
В тот же миг Луаньяк во главе первого взвода Сорока пяти взмахнул шпагой и крикнул:
– Да здравствует король!
– Да здравствует король! – восторженно отозвались со своим мощным гасконским акцентом Сорок пять.
Герцогиня побледнела и упала на перекладину окна, словно лишившись чувств.
Мейнвиль с мрачным и решительным видом положил руку на эфес шпаги. Он не был уверен, что, поравнявшись с домом, эти люди не ворвутся в него.
Шествие приближалось, как гремящий и блистающий смерч. Оно было уже у Бель-Эба, достигало монастыря.
Борроме сделал три шага вперед. Луаньяк направил коня прямо на этого монаха, который, несмотря на свою рясу, стоял перед ним в вызывающей позе.
Но Борроме, человек неглупый, увидел, что все пропало, и тотчас же принял решение.
– Сторонись, сторонись! – властно кричал Луаньяк. – Дорогу королю!
Борроме, уже обнаживший под рясой шпагу, так же незаметно спрятал ее в ножны.
Возбужденный криками и бряцанием оружия, ослепленный светом факелов, Горанфло простер свою мощную десницу и, вытянув сложенные вместе большой и указательный пальцы, благословил короля со своего балкона.
Генрих, выглянувший из окна, увидел его и с улыбкой наклонил голову.
Улыбка эта, явное доказательство милости двора к настоятелю монастыря св. Иакова, так вдохновила Горанфло, что он, в свою очередь, возопил: «Да здравствует король!» – с такой силой, что от его голоса задрожали бы своды собора.
Но остальные монахи безмолвствовали. По правде говоря, они ожидали, что их двухмесячное военное обучение и сегодняшний выход в полном вооружении за стены монастыря приведут к совершенно иному исходу.
Но Борроме, как настоящий рейтар, с одного взгляда отдал себе отчет, сколько у короля защитников, и оценил их воинскую выправку. Отсутствие сторонников герцогини показало ему, что все предприятие потерпело крах; медлить с подчинением силе означало бы погубить все и вся.