— Видишь, я тоже не прогадал.
— Ты позволил себя надуть, — ответила Серех, — ты заплатил за него слишком много.
Мокки обиделся и впервые разозлился на маленькую кочевницу:
— Ну и что? Уросу все равно, сколько денег мы потратим!
Серех долго смотрела на него нахмурившись, а затем ответила:
— Эти деньги принадлежат не Уросу, а нам… Все деньги.
Мокки поразился.
— Все деньги? Как? Сто тысяч афгани?
— Да, все. — сказала Серех.
— Но он же их выиграл! — воскликнул Мокки.
— А ставка, на которую он играл? Ты уже все забыл?
— Я помню, но…
Серех перебила его:
— Ты же хочешь, чтобы он умер, правда?
— Да, я этого хочу, — ответил Мокки твердо.
Серех пошла вперед. Она понизила голос, но ей не удалось скрыть то пламя, которое бушевало в ней, и Мокки испугал ее жесткий тон:
— Ты хочешь, чтобы он умер, и я этого тоже хочу. Прекрасно. Можешь мне поверить, что он уже все равно что мертв. А раз так, то может быть ты мне ответишь, сколько денег нужно трупу?
Саис не пытался ей возразить. Конечно, то, что она говорила — было разумным. И все же, он не был согласен с ней. Что-то подсказывало ему, что она не права. В ее словах был здравый смысл, но вот справедливости не было.
То, что они убьют Уроса, да — это будет справедливо. Он предал степь, свою кровь и свой народ. То, что он заберет себе Джехола, тоже будет справедливо — Урос предал и Джехола. Но взять деньги, — нет!
Взять их — извлечь выгоду от его предательства. Значит, стать его сообщником. За что же тогда они наказывают Уроса?
Но Серех истолковала молчание Мокки, как согласие.
— Посуди сам, — сказала она, — не взять деньги, было бы глупо.
И Мокки охватил гнев. Как он мог объяснить Серех, все то, о чем он думал? Его взгляд упал на мешки и пакеты, перед которыми они стояли, и он спросил Серех укоризненно:
— Разве этого богатства тебе недостаточно?
— Богатства? — воскликнула та презрительно, — Да будет тебе известно, что у каждой семьи, кроме семей моего племени, есть все это и еще больше!
Мокки внезапно понял, что теряет Серех. Ее лицо больше не было ему знакомо. Вызывающая самоуверенность и алчность преобразили его. Как смеет она, это женщина в рванье, которая еще вчера была довольна быть низшей из служанок, а теперь осмеливается, эти подарки судьбы, которые она должна считать драгоценностью, отбрасывать, презирать и быть недовольной? А каким властным, повелительным голосом она заговорила! Кто здесь решает, он или она? Мокки вцепился в гриву мула, чтобы не выдать своего гнева.
— Ну конечно, тебе, наверняка, достаточно этого жалкого мула! — воскликнула Серех.