«Эти деньги должны быть моими!»
Из-за чего это случилось? Позавидовал ли я его удовлетворенности от удавшейся продажи? Или из-за рассказа о его женах? Я тоже хотел, чтобы у меня была хоть одна, из хорошей, уважаемой семьи, вместе с которой я мог бы чего-то достичь в этой жизни.
А ты знаешь сам, какие чудовищно высокие суммы калыма[14] требуют отцы за своих дочерей.
Старик продолжал рассказывать, с такой же аккуратностью выводя буквы, что и раньше. Его незрячие глаза были направлены к небу:
— Я оттолкнул Рустана в сторону и закричал, что эти мешки мои. Конечно же он возмущенно запротестовал. К нам сбежались люди и чтобы доказать им мою правоту, я точно назвал сумму серебра, которое лежало в каждом мешке, а так же его вес. И хотя Рустан уверял всех, что он рассказал мне это сам, ничего доказать он, конечно, не мог. В конце концов стояло его слово против моего. Слово уважаемого кайдара против слова неизвестного мясника. Дело дошло до судьи поселка, но он ничего не мог решить. Судья провинции тоже. И даже суд в Кабуле не смог установить кто прав, а кто нет. О нашем деле услышал Абдур Рахман, который, если ты знаешь, регулярно устраивал открытые процессы. И он пригласил нас к себе.
Слепец прекратил писать.
— Если бы я знал, то никогда даже и не попытался бы забрать деньги Рустана. Лишь одна мысль, оказаться провинившимся перед лицом ужасного и мудрого Абдур Рахмана, удержала бы меня от этого. Но что было делать? Если бы я теперь отказался, это стало бы доказательством моей вины. Раз я зашел так далеко, то отступать было уже поздно. В конце концов, никаких доказательств у эмира не было, так же, как не было их и у предыдущих судей. И действительно, судебное слушание великого эмира прошло точно так же, как и предыдущие. Я спокойно и уверенно ожидал его окончательного решения. Даже эмир, думал я, не сможет назвать меня виновным. Но перед тем как объявить свое решение, Абдур Рахман внезапно приказал:
«Принесите сюда большой котел с кипящей водой».
А потом спросил, сначала Рустана, а потом меня: «Клянешься ли ты, что готов опустить свои глаза в этот кипяток, если твои слова лживы?»
«Да, повелитель!» — ответил мясник без колебаний.
А я? Что я мог ответить? Еще громче, чем Рустан я воскликнул: «Да, повелитель!»
И Абдур Рахман сказал: «Хорошо».
И по его приказу, все серебряные монеты, из-за которых я уже столько раз приносил ложные клятвы, бросили в кипящую воду.
Все замолчали. Судьи, писцы, солдаты, помощники палача, зрители, никто не мог понять, что это значит. Но тут Абдур Рахман гневно взглянул на меня и закричал: «О, бесчестный, бессовестный кайдар! Посмотри на эту воду, прежде, чем твои глаза ослепнут навечно. Ты видишь на ее поверхности пятно жира? Оно с тех монет, что я приказал туда бросить. Чьи руки обычно перепачканы бараньим жиром? Руки кайдара или руки мясника?» Эмир кивнул помощникам палача. Они широко раскрыли мои веки и плеснули мне в глаза этой кипящей водой.