– Боже мой, это же целый роман! – ахает дамочка.
– Я так понимаю, – говорит капитан, – что любая жизнь – это роман. Вот сколько в очереди людей, столько и романов. Может, неверно говорю, Ирина Николаевна?
– Может, и верно, Володя, но не зовите меня по отчеству, мы же договорились.
– Ну вот и напишите роман.
Задумалась дамочка.
– Нет, про Костюковского я бы не стала писать, я бы про вас, Володя, написала, вы положительный герой.
Ну и дамочки пошли, ребята! Ну что ты скажешь, а?
Володя прямо не знает, куда деваться.
– Может, вы отойдете, а? – спрашивает он дамочку. – Мне надо с матросом конструктивно, что ли, вернее, коллегиально, конфиденциально надо бы с матросом поговорить.
– Хорошо, – говорит она. – Я вас в столовой обожду.
Отвалила наконец.
– Слушай, Валя, – говорит он мне, – я, конечно, понимаю твои тяжелые дела, и матрос ты, в общем, хороший… А место у нас есть: Кеша, знаешь, в армию уходит… Но только чтоб без заскоков! Понял? – заорал он в полный голос.
– Ладно, ладно, – говорю. – Ты меня на горло не бери. Знаю, что орать ты здоров, Васильич.
Он почесал в затылке.
– В отделе кадров как бы это провернуть? Скажу, что на исправление тебя берем. Будем, мол, влиять на него своим мощным коллективом.
– Ну ладно, давайте, – согласился я.
– Пошли, – говорит, – наши уже в «Маячке» заседают. Представлю тебя экипажу.
– Только знаешь, Васильич, спокойно давай, без церемоний. Вот, мол, товарищ Костюковский имеет честь влиться в наш славный трудовой экипаж, и все, тихонько так, без речей.
– Нахалюга ты, – смеется он. – Ну, смотри… Чуть чего – на Шикотане высадим.
В столовой первой, кого я встретил, была Люся Кравченко. Она танцевала в объятиях своего бурильщика.
– Че-то, Люся, вы сияете, как блин с маслом? – сказал я ей.
Характер у меня такой, чуть дела на лад пошли, становлюсь великосветским нахалом.
– Есть причины, – улыбнулась она и голову склонила к его плечу.
– Вижу, вижу.
Я вспомнил вкус ее щеки, разок мне все же удалось поцеловать ее в щеку, а дралась она, как чертенок, я вспомнил и улыбнулся ей, показывая, про что я вспомнил. А она мне как будто ответила: «Ну и что? Мало ли что!»
Витька же ничего не видел и не слышал, завелся он, видно, по-страшному. Сакуненко уже сидел во главе стола и показывал мне: место есть. А меня кто-то за пуговицу потянул к другому столику. Смотрю – Вовик. Сидит, шустрюга, за столиком, кушает шашлык, вино плодово-ягодное употребляет, и даже пара апельсинчиков перед ним.
– Садись, Валька, – говорит. – Поешь, – говорит, – поешь, Корень, малость, и гребем отсюда. Дело есть.