Аппах подлетел к славянину, спрыгнул с коня. Стрелок был еще жив, попятился по-рачьи. Был он совсем молод, почти отрок. Лицо искажала ужасная гримаса, в глазах стоял нечеловеческий, звериный страх. От боли и страха отрок не мог кричать, лишь беззвучно открывал рот, как рыба, выброшенная на берег.
Аппах презрительно сплюнул. Плохой воин, совсем негодный! И что с того, что отрок? Если достаточно зрел, чтобы метать стрелы, то достаточно зрел и для смерти. Аппах видел столько крови, что уже не чувствовал сострадания к поверженному врагу. Жалость – удел слабых. Он же позволял себе лишь ярость. Ярость, перед которой отступали даже самые сильные воины.
Имя Аппах означало «очень белый» и дано ему было неспроста, ведь происходил он из могущественного и древнего рода. Был Аппах рослым, бледным, как залитая луной степь, глаза его, глубокие, как воды великого Итиля,[21] манили женщин, и манили их сладкие, умные его речи. Воины же его были из родов попроще и лицами смуглы. Потому он и возглавлял их, а они подчинялись. И еще потому, что в силе и доблести не было ему равных среди них.
Так пусть смотрят!
Его конники стояли цепью перед селением и, подчиняясь приказу, не двигались с места. Звериные глаза их впились в командира.
Аппах придавил стрелка коленом к земле, выхватил из-за голенища кривой нож и перерезал горло. Парень успел выкрикнуть какое-то проклятие, прежде чем захлебнулся кровью. Хазарин засмеялся и припал к горячей струе.
Кровь врага опьянила его. Это хорошо. Воин перед битвой должен быть как пьяный. Он выхватил саблю и отсек мертвую голову. Потом поднял ее за волосы и швырнул через стену.
– Урус, ворота открывай! – хрипло прокричал он. – Отдавать, что принадлежит нам, мы уходить. К чему сиволапым злато?! Лишь великим воям покорится священный металл!
В ответ вновь ударили луки. Он вскочил в седло и пустил коня шагом, прочь от стены. Заставил коня танцевать! Пусть его люди видят, что не боится Аппах смерти.
– Урус глаза косой! – крикнул он. – Урус попасть никак не может! Очень плохой стреляет!
Из-за стены вдруг раздался скрипучий старческий голос:
– Бедны мы, нет ничего, не знаем, как концы с концами свесть, как до урожая дожить…
Говорившего не было видно, но, судя по всему, голос принадлежал старейшине, кто бы еще осмелился говорить за весь род.
– Урус не давать добром, мы забирать силой! – Аппах вдавил пятки в бока скакуна.
Стрела просвистела рядом, но Аппах даже не вздрогнул. Хазарин знал, что его время еще не настало, потому и гарцевал под вражескими стрелами. Не может он пасть, пока не отомстит беку Оманилу. Пока не напьется его кровью. Пока не передушит его потомство, не осквернит его жен.