Стрелок удовлетворенно опустил «СВД» и перевел дыхание. «Уазик», скрежеща, падал в пустоту, ударяясь о камни. Через пару секунд громыхнуло, словно в овраге взорвалась граната, и наступила тишина. Сивцов усмехнулся:
– Отлично. Класс. Стрелок посмотрел на него, подался вперед и сказал тихо, спокойно и оттого особенно страшно:
– Слушай внимательно, говно штабное. Еще раз начнешь тявкать, я тебя сам придушу, понял? Ты для меня – никто. Все. – Он посмотрел в сторону оврага и кивнул без всякого выражения. – Пошли. Надо проверить, может, кто живой остался…
– И сразу ушли? Богдан Тимофеевич Штокало сглотнул и тряхнул головой. Движение далось ему с трудом. Широкая бочкообразная грудь, еще недавно обтянутая милицейским тулупом, теперь была в бинтах, сквозь которые проступали красновато-рыжие пятна.
– Да, – сипло выдохнул он пересохшим саднящим горлом. – Обедать.
– А потом? Вы вернулись в отделение, потянули дверь, шагнули в помещение и?.. Этот опер, прибывший из Ростова, раздражал сержанта. Молодой, сытый, холеный, он сидел на стуле рядом с кроватью и все спрашивал, спрашивал, спрашивал. Зачем? Что он хотел знать? Кто стрелял? Богдан даже не успел их различить. В памяти осталась только бесформенная фигура, показавшаяся ему огромной, под самый потолок, темная, безликая, с удивительно четким «макаровым» в руке. А еще желто-белые мгновенные сполохи и сильная боль в груди. И страх. Безумный животный ужас, когда он понял, что умирает.
– Не помню, – сказал Богдан.
– Но, если бы вы встретили человека, стрелявшего в вас, вы смогли бы его опознать? – настаивал следователь. – Какой он был? Высокий, низкий? Худой или толстый?
– Не помню я, – упрямо отвечал сержант. Как объяснить им, что он действительно не помнит?.. Что все в нем выгорело дотла. Все воспоминания сожрал ужас. Каким был тот, который нажимал на курок? А каким был Ясенев или Уфимцев? Каким был летчик? Пусто в его памяти, пусто. Даже лиц не осталось. Только темнота и ужас. Ужас и темнота. Запах собственного пота и пороха. Боль и смерть. И ужас. Следователь повернулся к стоящему за спиной участковому.
– Вы опросили жителей соседних домов?
– Конечно, – солидно ответил тот. – Никто ничего не слышал.
– Совсем? Такого не бывает. Участковый развел руками.
– Так первое января же. Все по домам. Праздник отмечают.
– М-да. А отец Ясенева?
– Он тоже сказал о летчике, но словесное описание дал плохое. Мокрый, раненый. Сходили в больницу. Врачиха, та, что этого летчика перевязывала, подтвердила: действительно раненый тот летчик был. Портрет тоже обсказать не может. Надо везти обоих в Ростов. Составлять фоторобот.