– Вы напрасно смущаетесь, – неожиданно сильным баском произнес Владимир Юрьевич. – Как уже было сказано, мы гарантируем полную конфиденциальность нашего разговора и всех последующих за ним действий.
Мила вскинула на него глаза и наконец рассмотрела. Частный сыщик Цебоев оказался очень… круглым человеком… то есть плавно закругленным со всех сторон… У него было добродушное широкое лицо, откинутые со лба назад волосы неопределенного пегого цвета и покатые пухлые плечи, туго обтянутые светлым пиджаком. Даже кончики толстых бледно-розовых пальцев, в которых он крутил ручку, были сильно скруглены, чем напоминали диетические сосиски. Мила подумала, что это все как-то не годится для сыщика. У Холмса был выразительный череп… Хотя, если вспомнить, к примеру, Эркюля Пуаро… Впрочем, все это к делу никак не относилось…
Кругло-розовый Цебоев спокойно ждал, пока взбудораженная посетительница придет в себя. Конечно же, Мила была далеко не первой из тех, кто нервничал перед ним. Он наверняка давно привык к исходящим от заказчиков флюидам смущения, тревоги и стыда, а потому никак на них не реагировал. Мила почувствовала, как у нее начали разгораться щеки. Одну из них она закрыла нервно подрагивающей ладошкой, тяжко вздохнула и начала излагать собственное дело.
– Насколько я понял, из доказательств у вас только письмо, которое вы нашли в кармане Олега Станиславовича Романца, – сказал Владимир Юрьевич, когда измученная Мила наконец закончила.
Она вздрогнула. Неужели этого мало? Неужели ему хотелось бы, чтобы Мила достала из кармана Олега женские трусики или бюстгальтер?
– Да, у меня только письмо, – сказала она и впервые посмотрела в глаза детектива. Они были светло-голубыми и какими-то отсутствующими. По ним совершенно невозможно было понять, о чем он думает. Но, может быть, у детектива и должны быть именно такие глаза и непроницаемое лицо?
– Вы принесли его с собой? – спросил он.
– Конечно, – невнятно ответила Мила, у которой все еще сводило скулы от стыда. Она суетливо покопалась в сумочке, с трудом отыскала среди кучи ненужных бумажек неприлично смятое письмо и протянула Цебоеву.
Он быстро и, как показалось ей, бесчувственно пробежал его глазами и опять спросил:
– А конверт? Был ли конверт?
Миле пришлось рассказать, куда делся конверт.
– Адрес вы помните?
– Только улицу – Оружейная.
– А что-нибудь о Сельвинской вам самой удалось узнать? – Цебоев продолжал допрашивать Милу совершенно бесстрастно, что ей не нравилось. Ей казалось, что человек должен загораться предложенным ему делом, как всегда горела она, приступая к разработке нового узора или к совершенствованию технологии. Она с трудом сдерживала себя от того, чтобы не вырвать из сосисочных пальцев Владимира Юрьевича письмо и не уйти, выразительно хлопнув дверью.