Опасаясь смуты, царский двор скрывал от народа истинное состояние царя. Даже после кончины Александра 20 октября 1894 года во всех храмах империи еще продолжали служить молебны о его выздоровлении. Впоследствии в смерти императора был обвинен врач Григорий Захарьин, который якобы осуществлял «злонамеренное лечение»; возбужденная толпа разгромила дом Захарьина.
Согласно официальному заключению, причиной смерти царя стал хронический интерстициальный нефрит с последовательным поражением сердца и сосудов, геморрагический инфаркт в левом легком, с последовательным воспалением.
Но никакие, даже самые звонкие убеждения соратников не могли заменить собой живого Ельцина. Его исчезновение с телеэкранов мгновенно породили вереницу самых страшных слухов и домыслов.
Чтобы окончательно успокоить страну, нужно было предъявить народу целого и невредимого президента.
Идею эту подсказал ельцинскому пресс-секретарю Медведеву кремлевский фотограф Дмитрий Соколов, в чем откровенно и винится сегодня. И Медведев, а точнее – семья ухватились за нее двумя руками.
В авральном порядке спальня, где Ельцин лежал недвижим, была задекорирована в кремлевский кабинет. Несмотря на строгие запреты врачей, Бориса Николаевича подняли с кровати, отмыли, причесали. Сложнее всего было его мумифицировать – как раз накануне у президента случился жесточайший сердечный приступ: самый серьезный за последнее время. Но телевидение вкупе с гримом способно творить и не такие чудеса.
Теперь Ельцин без обиняков сознается в мемуарах:
«Оператор (наш, кремлевский) долго мудрил, чтобы ничего лишнего в кадре не было, особенно рояля, который по традиции всегда тут стоял, и, само собой, кровати. Медицинскую аппаратуру чем-то накрыли. Наина умоляла об одном: “Боря! Только не вставай! Сиди в кресле! Тебе нельзя вставать!”»
2 июля полуживой президент обратился к народу. Он сумел произнести лишь несколько фраз, читая по телесуфлеру, но и этого было вполне достаточно.
А наутро грянули выборы.
О том, чтобы тревожить его вновь, не могло идти и речи, но Татьяне Борисовне во чтобы то ни стало требовалось вывести любимого отца в свет: хотя бы на минуту, в момент только голосования.
Разумнее всего было вызвать в Барвиху переносную урну, но семья отвергла это с ходу, избиратели могли заподозрить неладное.
Голосовать в Крылатском, по месту прописки, было тоже опасно: там требовалось подняться по лестнице и пройти по длинному коридору – Ельцин элементарно мог не добраться до конечной точки.
В итоге Татьяна придумала компромисс: голосовать будем в санатории «Барвиха», расположенном по соседству с дачей.