Помню, когда я училась в выпускном классе школы, у нас тоже пропал журнал. На нас, выпускниках, это отразилось лишь некоторым ухудшением четвертных оценок – учителя разозлились, а вот чем обернулось это нашей классной, никто не знал. Замечу, что исчезновение журнала пошло мне на пользу. Но только мне, единственной из целого класса, хотя, честное слово, я его не крала.
А вот теперь журнал пропал уже в моем классе. Я получила выговор и новенький экземпляр журнала, который мы заполнили силами учениц, обладающих хорошим почерком. Оценки постепенно выставляли заново. Все потихоньку шло своим чередом, я просто стала гораздо позже приходить домой, а в школе иногда ловила на себе удивленные взгляды других учителей.
Но, следуя правилу, что ничто не должно оставаться безнаказанным, мои драгоценные коллеги на педсовете решили выяснить, кто таки украл этот столь важный документ. Сначала, в лучших традициях карательных органов, они заставили моих детей пересдавать зачеты по всем предметам. А затем завуч собрала всех и сказала, что, если они откроют, кто «преступник», то от зачетов их освободят. Слов было произнесено немного, но дело оказалось сделанным – мои ученики готовы умереть за оценку.
Я уже закрывала класс, когда ко мне подошли три мальчика – Костя Перетулин, Петя Мишин и Слава Романюк – и, краснея и бледнея, рассказали, что видели, как их одноклассник сжег этот проклятый журнал. Разговор получился тяжелым.
– Татьянсанна, вы только, пожалуйста, никому не говорите, что это мы вам рассказали…
– А вы уверены, ребята, что надо обязательно рассказать?
Парни как один вытаращили на меня глаза, смущения как не бывало:
– Но ведь иначе придется сдавать все предметы.
Что ж, они еще не читали Солженицына, они еще не знают, что предателю – первая пуля, им просто не хочется сдавать зачеты. Впрочем, они же – еще дети, объясняла я самой себе, медленно идя по тихому школьному коридору с портретами русских классиков. Им неизвестно, что можно выдать близкого человека за одну затяжку сигаретного дыма или за кусок хлеба, и это понятнее, чем за, прости господи, зачет.
Журнал, как рассказали мне мальчики, украл Арсений Ровенский. Арсений – единственный в моем классе ребенок, с кем мне пока так и не удалось договориться, найти если не общий язык, то хотя бы какую-то зацепку, ниточку к характеру. С остальными ребятами было попроще, они вроде бы оттаяли, а помогла, как ни странно, именно эта история с журналом. Я за многих ходила договариваться с учителями, и дети почувствовали во мне союзника.
С Ровенским выходила непростая ситуация. Так получалось, что ничего, кроме «двойки», по-английскому я ему поставить не могла. Парень, казалось, был обозлен на весь мир, будто бы ненавидел меня, да что меня – ребят, других учителей, все на свете. Мальчишки сказали, что сжег журнал он. Интересно, кого он так боится? Родителей? Но я как классная руководительница знаю, что у Арсения Ровенского нет матери. Значит, отца? Видела я как-то этого монстра, который так запугал ребенка, что тот уже сжигает классные журналы. Он пришел на первое родительское собрание этаким царьком, окинул меня презрительным взглядом, выслушал, как и остальные родители, общую информацию и мои назидательные речи, но даже не подошел ко мне обсудить поведение своего ребенка. Убежал, бросив уже на ходу, что ему еще на работу. «Куда ему управиться с сыном, если бизнес для него важнее?!» – подумала я, глядя на его подчеркнуто-горделивую осанку уже в проеме двери.