Лукас сидел на верхней перекладине забора, которым был обнесен озаренный утренним солнцем загон, и наблюдал, как гнедой жеребец бегает по кругу, посверкивая подковами.
В довольно просторном загоне Ураган почувствовал себя на воле. Однако добежав до противоположной стороны забора, он остановился и захрапел, нервно раздувая ноздри и прядая ушами.
– Все правильно, – негромко промолвил Галлахер. – Ты можешь бегать, но не можешь убежать, приятель. Ты в загоне. Они окружили тебя надежным забором.
– Ты сядешь на него сегодня? – с любопытством спросил Чарли, подойдя к Лукасу.
Лукас улыбнулся:
– Нет, еще рано. Я хочу получше узнать его. Повернув голову, Лукас краем глаза заметил, что к ним направляется Уоррик Корбетт. Лукас еще не составил окончательного мнения о нем. С одной стороны, Уоррик казался ему неплохим хозяином. Во всяком случае, у него отсутствовали садистские наклонности, которые английская школа часто воспитывает в своих выпускниках наряду с любовью к крикету, Цицерону и поэзии Шекспира. Впрочем, Корбетт никогда не учился в Итоне или Винчестере, а значит, не мог относиться к истинным англичанам в понимании Галлахера. Уоррик родился и вырос в Австралии, что наложило на него свой отпечаток.
Однако у Лукаса вызывал беспокойство странный огонек, блестевший в глубине глаз Уоррика Корбетта, свидетельствовавший о его дерзком неукротимом нраве. Галлахер не доверял людям, способным на безрассудство.
– Эй, Чарли! – крикнул Уоррик. – Ступай на конюшню и оседлай Симмерию, лошадь моей сестры. Да, и еще чалого мерина для Галлахера.
Мальчик бросился выполнять поручение владельца усадьбы. Уоррик тем временем подошел к загону и со своей обычной ухмылкой обратился к Лукасу:
– У меня для тебя есть работка. Лукас повернулся к нему лицом.
– А я хотел сегодня продолжить занятия с Ураганом.
– Тебе придется отложить их. – Корбетт помолчал, глядя на жеребца, а затем задумчиво продолжал: – Моей сестре нужен грум.
Лукас ловко спрыгнул на землю. Отправляясь на прогулку верхом по Гайд-парку или по гемпширским холмам, молодая англичанка обязательно брала с собой грума, что считалось одним из признаков аристократизма. Прогулка в одиночестве, без сопровождения, нарушала правила приличия, принятые в светском обществе. Подобная традиция сохранялась и в колониях. Однако здесь старались нанимать грума не из числа каторжников.
– А я думал, что грумом вашей сестры является старый Том, – грубоватым тоном изрек Галлахер.
Мысль о том, что он станет слугой прекрасной высокомерной англичанки и будет сопровождать ее повсюду, двигаясь на почтительном расстоянии, казалась ему невыносимой. Пресмыкаться перед ней, называться ее слугой, ее грумом он считал для себя большим унижением, чем терпеть побои и ходить в кандалах. По сравнению с таким лакейством все муки, которые он терпел в течение долгих трех лет каторги, показались Лукасу незначительными.