Он усмехнулся:
– Не за что. Все нормально?
– Да. – Я кивнул на экран: – Выключаю?
Палметов, щурясь, почесал свою бородку, словно думая о чем-то другом или взвешивая свой следующий ход.
Я выключил компьютер и встал, собираясь попрощаться.
– Подожди… – сказал Палметов. – Ты это… Ты, когда разрабатывал Кожлаева, вышел на какие-нибудь банки, куда он деньги сбрасывал?
– Если вы помните, мы тогда закрыли эти разработки… – сказал я, тактично заменив обвинительное «вы» на общее «мы».
Но Палметов меня понял, поморщился:
– Ну, я закрыл, не важно. Но какие-то конкретные наводки у тебя были?
Я пожал плечами:
– Если помните, я должен был лететь на Кипр.
– Помню, – отмахнулся Палметов. – Но это было бесперспективно – какой-то оффшорный банк. Там наверняка только перевалочный пункт. А еще что-то было?
– Насколько я помню – нет.
– А ты вообще имел представление, сколько весил этот Кожлаев? Сколько он сбросил за бугор?
– Я думаю, миллионов триста.
– Сколько? Сколько? – Палметов не то натурально изумился, не то сделал изумленный вид.
Я в уме мстительно улыбнулся, а вслух сказал:
– Я же вам докладывал. За неделю до дефолта несколько самых приближенных к Кремлю банкиров знали, что случится 17 августа. И предъявили Кремлю свои ГКО, требуя валюту. Но казна была пуста, как борщ в нашей столовой, и Кремль расплачивался заводами, нефтяными месторождениями и акциями «Газпрома». Самые золотые куски госсобственности по бросовым ценам ушли тогда в обмен на эти бумажки. И тот, кто до 17 августа весил миллионы, враз стал миллиардером. Кожлаев был среди них. Правда, на миллиард он не потянул, но триста – четыреста миллионов успел нажить, у него были очень высокие контакты. А потом он стал отправлять за рубеж медь, никель и еще массу всего – в огромных количествах. Формально это отправлялось бартером, под контракты на поставку лекарств, продуктов и презервативов. Но… Львиная доля этих поставок никогда в Россию не поступала, а выручка за экспорт осталась там, за бугром…
Палметов постучал пальцами по крышке стола:
– Н-да… Сгорели, значит, эти денежки… Жаль… Государству бы пригодились…
Последнее было сказано явно в расчете на мою прежнюю служебную глупость, но я сделал вид, что съел и это.
– Разрешите идти?
– Да уж, иди. Спасибо за шоу.
– И вам спасибо. Уже первый час. Неужели вы еще будете работать?
– Посижу еще с часик у себя в кабинете. Завтра мне на доклад к министру.
– Спокойной ночи.
– Давай я тебе пропуск отмечу.
Он подписал мне бумажку-пропуск, я спустился лифтом вниз и вышел из проходной на Лубянку.
Несмотря на апрель, ночь была холодная, ноль или даже минус два. Но я не стал спешить ни к метро, ни на троллейбус. Вниз по Пушечной к Столешникову переулку и на Тверскую… Конечно, пешком отсюда до Беговой далековато, но за годы работы в конторе я проделал этот маршрут не меньше тысячи раз и знал, как он помогает прочистить мозги и обдумать ситуацию.