Гилден – довольно угрюмое селение на вересковой равнине, расположенное к северовостоку от Уорли. Кажется, что здесь в любую минуту готовы решительно ко всему: узенькие оконца домов из крупнозернистого песчаника могут внезапно ощетиниться ружейными стволами, и никого не удивит, если за углом какой-нибудь кривой улочки или переулка вдруг сверкнут штыки; две пушки времен Крымской войны в Мемориальном парке выглядят так, словно в любую минуту могут быть пущены в ход, а в магазине на главной улице, вероятно, хватит запасов, чтобы выдержать пятилетнюю осаду. Поселок внезапно обрывается у методистской часовенки и маленького кладбища с тесно прижавшимися друг к другу могилами. За ними – вересковая пустошь, несколько овец, несколько ржанок и чья-то одинокая ферма примерно в миле к западу. И здесь все тоже имеет какой-то воинственный вид: чудится, что вересковые пустоши – это гилденские маки, а за стенами фермы вырабатываются планы неожиданного налета на долину, засады в поселке и последнего отчаянного сопротивления, когда трупы врагов будут грудами навалены за кладбищенской стеной.
Дом Карстейрсов стоял в стороне, сохраняя величественный нейтралитет. Он не имел ни малейшего касательства к поселку – разве только чисто географическое. И дело было не только в его десяти просторных комнатах, в его режущей глаз новизне, в его ярко-красном кирпиче, цвет которого, как принято считать, под воздействием дождя и ветра приобретает мягкие благородные тона. Главное было в том, что он стоял там, где ни по каким разумным соображениям ему стоять не полагалось: ни возле завода, ни возле земельных угодий, ни возле других домов, ни возле дороги.
Он стоял там, где он стоял, просто потому, что старику Карстейрсу захотелось иметь дом на вересковой пустоши. Поэтому-то дом мне и понравился. Не было решительно никакой практической необходимости в постройке здесь дома – это была вульгарная причуда богатого человека.
Мы с Реджи взяли в Уорли такси: автобус ушел, пришлось бы ждать еще час. Мы обогнали его, уже сворачивая на подъездную аллею к дому Карстейрсов. Я заметил в автобусе какого-то старика, кучу ребятишек, молодую парочку, державшуюся за руки, и на переднем сиденье – женщину средних лет, которая была мне знакома. Ее хмурое лицо под белым платком казалось серым, как замазка. Она никогда не платила местных налогов вовремя, и причину этого следовало, по-видимому, искать в гилденской пивной, одним из самых стойких оплотов которой был ее муж. Внезапно мне стало мучительно жаль ее; мне показалось, что на мгновение встретились два мира и разошлись: мир вечной тревоги из-за налогов, из-за квартирной платы, из-за счетов от лавочника, мир, весь пропахший стиральной содой и дешевым углем, мир, где вас на каждом шагу Просят не кдрить и Просят не плевать и требуют: