ящей. Задор в очах прорезался, – словно у древней, выцветшей до костей хуторской клячонки при виде скачек.
– Да вы меня тронуть не посмеете!
– Это почему же? – с усмешкой осведомился командир патруля.
– Я – бог войны! И никому из смертных со мной не справиться! – заорал Вайскопф. А потом веско добавил:
– Олухи… царя небесного.
Один из дедушек сунул ему штык под нос.
– Надобно приказик выполнить, господин… м-м-мэ… – он не помнил знаки различия у офицеров, а потому закончил фразу без особой уверенности, – господин… ударный корниловец…
Вайскопф посмотрел на него, как орел на таракана: мясо – не мясо, а бегает. Потом взялся одной рукой за ствол винтовки, а другой направил штык себе в шеку. И медленно-медленно провел острием борозду, из которой тотчас потекла кровь.
Солдат оторопело смотрел на это, боясь двинуться. Тем временем Вайскопф, почувствовав, как видно, боль, взьярился. Он выдернул винтовку из рук патрульного, размахнулся и двинул ему прикладом в подбородок. Второй удар пришелся по запястью офицера. Револьвер улетел в неведомые палестины, и напрасно командир патруля провожал его взглядом. Кулак Вайскопфа моментально присосался к скуле поручика. Тот рухнул на мокрые камни, разбросав руки крестом, как падают от удара копытом разозлившейся лошади.
Второй солдат успел клацнуть затвором, но штык «трофейной» винтовки уперся ему в переносицу.
– Бросай оружие, любезный! – совершенно беззлобно велел ему Вайскопф.
Тот поспешно выполнил приказание. Вайскопф врезал ему прикладом поддых, а когда патрульный согнулся от боли, добавил между лопатками. Винтовка полетела в канаву.
Все это произошло в течение нескольких секунд. Ни я, ни Евсеичев шага шагнуть не успели, как безоружный хмельной Вайскопф уложил трех человек.
Посмотрев на наши перекошенные лица, он прокомментировал голосом почти трезвого человека:
– А ведь, пожалуй, господа, я им благодарен. Именно этого мне сегодня не хватало! И лишь прискорбное легкомыслие сих неумех и покорность чужой воле наводят на печальные мысли… С такими комбаттантами Москвы не взять… Это вам, милсдари, не плац-парад у Зимнего дворца.
Евсеичев, бледный от ярости, подскочил к подпоручику.
– Я полагал, вы…
– Настоящий бог войны? Что ж, это верно.
– Вы… вы… Да ведь это грязь!
– Всемилостиво прощаю.
– Полагаю, нам следует немедленно доложить о случившемся!
– Случи-ившемся… – лениво потянул Вайскопф. – Боже, какие глупости… Ты смелый человек, юный легионер! Хочешь награду за дерзость?
Он сунул руку в карман шинели, достал кортик и протянул его Андрюше.
Но тот не принял подарка.