Меня очень тянуло взглянуть за поворот. Просто магнитом каким-то тянуло.
Я сделал знак рукой, останавливая своих сопровождающих, и стал красться, буквально по тридцать секунд затрачивая на каждый шаг. Я даже камни под ногами мысленно прижимал к земле, запрещая им шевелиться. И прошел беззвучно. На повороте лежал большой камень. Даже не камень, может быть, а целая небольшая монолитная скала. Когда-то она свалилась сверху, и теперь тропа огибала ее. Это было самое крутое место при повороте. За эту скалу я и пробирался, памятуя, что рассматривал это место с вертолета, и тогда еще определив, что от этой скалы до бруствера спецназовцев три десятка метров.
Выглядывал я осторожно. Выглянув, сразу заметил стволы автоматов, уставленные именно в мою, казалось, голову. Так всегда кажется, знал я, что все только в тебя целятся и только тебя одного намереваются убить. Даже когда вокруг сотня других людей — все равно убить намереваются только тебя. Наверное, это какой-то закон психологии, но я давно уже привык к этому ощущению и не боялся его. Я не боялся стволов автоматов. Но я увидел еще кое-что… Кое-кого то есть… Я увидел человека в черной рясе, идущего к позициям со стороны ихнего лагеря. Священник был еще далеко. И тогда я понял, что вертелось недавно у меня в голове, какая мысль созревала, но никак не могла созреть…
Лжесвященник…
Это мой ход, и я должен сделать его мастерски.
Может быть, очень хороший шанс…
2. Максим Одинцов, рядовой контрактной службы, спецназ ГРУ
Камень за шиворот попал и мешает… Не камень, конечно, а камушек, крошка какая-то каменная, угловатая, и потому колючая. Много мусора на голову свалилось, когда содрогнулось дерево над моей головой от одновременного залпа целой толпы «подствольников». Тело мокрое и потное, и от дождя тоже мокрое, но дождь не липкий, а пот липкий, и к телу весь мусор прилип. А камушек чуть побольше глубже провалился и где-то ниже правой лопатки в тело вцепился, царапаться начал. Но раздеться в моей норе невозможно, а вне норы, когда выберусь, мне будет уже просто некогда раздеться и вытряхнуть этот проклятый камушек. Надо будет ловить момент, прятаться и пробираться как можно быстрее к своим на перевал.
Но я знаю по опыту, что какая-то мелочь, пустяк, бывает, столько неудобства доставляет, что измучает больше раны средней тяжести. И потому момент придется выбрать и этот треклятый камушек вытряхнуть.
Только после этого мощного и впечатляющего залпа я понял, почему старший лейтенант Воронцов снял нас со скалы, хотя позиция там была, казалось бы, чрезвычайно удобная для защиты прохода по дну ущелья, а меня категорично предупредил, чтобы я подальше от той же скалы себе нору нашел. На скале обзор был хороший, и стрелять оттуда было удобно. Мы сравнительно небольшим составом смогли уничтожить вдвое больше боевиков, чем нас было, при этом сами потеряли только троих. Но троих мы потеряли как раз после точного выстрела из «подствольника». Граната «подствольника», конечно, не пуля, и точно положить ее в нужное место, тем более навесным выстрелом, очень сложно. Однако гранате, как раз потому, что она не пуля, достаточно разорваться в пяти метрах от тебя, и ты уже выведен из строя. Помимо осколочного ранения еще и обязательная контузия, которая не добавит тебе боеспособности. Имея возможность дать залп из шестидесяти «подствольников» сразу, боевики обязательно накрывали скалу, и никого осколки пощадить не могли бы. Непонятно еще, как скала такую детонацию выдержала…