— После долгого молчания, — продолжал Ноэль, — я спросил, каково будет его решение. «Послушайте, — проговорил он, — отец вернется через неделю с небольшим. Вы мне дадите эту отсрочку, не так ли? Как только он приедет, я объяснюсь с ним, и справедливость восторжествует, даю вам слово чести. Заберите письма и оставьте меня. Я чувствую себя так, словно у меня из-под ног уходит земля. В один миг я потерял все: знатное имя, которое всегда старался носить достойно, прекрасное положение, громадное состояние и, самое главное, быть может, женщину, которую люблю больше жизни. Правда, взамен я обрету мать. Мы будем утешать друг друга. Я постараюсь, сударь, чтобы она вас забыла: она ведь любит вас и станет оплакивать».
— Он в самом деле сказал это?
— Почти слово в слово.
— Негодяй! — проворчал сквозь зубы старик.
— Что вы сказали? — переспросил Ноэль.
— Я говорю, что он достойный молодой человек, — отвечал папаша Табаре, — я был бы счастлив с ним познакомиться.
— Я не показал ему письмо, в котором отец порывает с госпожой Жерди, добавил Ноэль, — ему лучше не знать о ее падении. Я предпочел обойтись без этого доказательства, чтобы не усугублять горе виконта.
— А что теперь?
— Теперь я жду возвращения графа. Буду действовать в зависимости от того, что он скажет. Завтра пойду в прокуратуру и попрошу разобрать бумаги Клодины. Если письма найдутся, я спасен, если же нет… Но, как я уже говорил, я не могу судить беспристрастно, пока не выясню, кто убийца. К кому мне обратиться за советом?
— Любой совет требует долгих размышлений, — ответил старик, который мечтал уйти. — Бедный мальчик, как вам чудовищно тяжело было все это время!
— Невыносимо! И добавьте еще денежные затруднения.
— Да вы же так мало тратите!
— Пришлось кое-что заложить. Разве я могу прикоснуться к нашим общим деньгам, которыми распоряжался до сих пор? Мне и подумать-то об этом страшно.
— Верно, этого делать не следует. Послушайте-ка, вы очень кстати заговорили о деньгах, так как можете оказать мне услугу.
— Охотно. Какую же?
— Понимаете, у меня в столе лежат не то двенадцать, не то пятнадцать тысяч франков, которые меня страшно стесняют. Я стар, я не отличаюсь храбростью, и если про эти деньги кто-нибудь прознает…
— Боюсь… — возразил адвокат.
— И слышать не хочу! — прервал его старик. — Завтра я вам их принесу.
Однако вспомнив, что он собирается к г-ну Дабюрону и, возможно, не будет располагать своим временем, папаша Табаре добавил:
— Нет, не завтра, а сегодня же, сейчас. Эти проклятые деньги не проведут у меня больше и ночи.
Он поднялся наверх и вскоре появился, держа в руке пятнадцать тысячефранковых банкнот.