Менеджер посмотрел на меня так, будто я на его дочери жениться собираюсь. Я говорю рассудительно — Ну вот что, начальник. Либо ты несешь мне пылесос, либо я отменяю номер.
Джульен, сидя на стуле рядом, ткнул меня в ребра. Я говорю — А я [непеч. ] на деньги! Терпеть не могу пыль, она меня из себя выводит.
Менеджер решил, что будет проще, если он поступит в соответствии с моими пожеланиями. Он исчез и вскоре вернулся с портативным пылесосом. А тем временем посетители начали заходить в клуб один за другим. Я снял свой лондонский пиджак, закатал рукава рубашки, и пропылесосил фортепиано. Паркер наградил меня за мои усилия барабанной дробью. Мы были готовы. Фукс сыграл ми на своем монструозном басе, Паркер брякнул палочкой в тарелку, Джульен произвел на своем гибсоне несколько бравурных аккордов, а я сел на скамью перед клавиатурой.
Талиа Би состоит из нескольких капризно освещенных комнат. Музыкальная комната находится в логическом центре заведения. В ней достаточно просторно, чтобы можно было танцевать бальные танцы. В комнате были люди, и были невинные разговоры, смешки — все потягивали дринки. Все это следовало сопровождать не очень громкой, вежливой музыкой. Посетителю следует давать возможность говорить, не напрягая связки. Это не значит, что его должны слушать или слышать… впрочем, не важно.
Мы начали с не очень известного опуса, который в свое время исполнял Дюк Эллингтон. Понемногу я начал привыкать к отсутствию ноты в третьей октаве. Помню, что у Паганини был случай, когда он сыграл на одной оставшейся на скрипке струне, и никто ничего не заметил. Историю эту не следует принимать всерьез, как вы уж поняли. Думаю что не заметили не потому, что он так умело играл (играл он умело, конечно, но к делу это не относится), но, в основном, потому, что он умел использовать невежество аудитории. Аудитория решила — эй, что-то странно все это звучит, но ведь это Паганини там, на сцене, играет — а он знает, что делает, значит — так надо.
Так или иначе, но пропускать только одну клавишу — легче, чем три струны из четырех. Паркер увлекся своим стуком. Я на него мрачно глянул. Он чуть притих. Паркер никогда бы не смог играть на настоящем инструменте — пальцы у него гнутся плохо.
Начало у нас было хорошее в тот вечер. Джульен поднял свой сакс и выдал несколько финтов, которые горожане, как они утверждают, очень любят. Я думаю — врут. Джазовые импровизации неизменно нагоняют на меня тоску, и я скрежещу зубами, а медицинской страховки у меня нет, и дантисту платить нечем.
Когда Джульен кончил, наконец, свои экзерсисы бестолковые, я почувствовал, что разозлился и в то же время хочу поозорничать. Пришел мой черед выдать соло, и я покривлялся слегка, уходя то в пиано, то в фортиссимо, то опять в пиано, после чего я очень гладко вплел первые несколько тактов Этюда в Фа-Мажор, Рахманинова, в основную тему. К моему удивлению, некоторые посетители обернулись. Ну я и прекратил тут же, чтобы не вызывать нареканий.