Я осторожно приблизился к хижине, опасаясь в душе наткнуться на этих тюремщиков. Место было очень уединенное; длинная низкая хижина, молчаливая и темная, окруженная камнями, лепилась у основания горной ссадины, которая носила название Спуска. Я произвел тщательную рекогносцировку и к своей безмерной радости увидел, как еврейская пара вышла и направилась к городу. Девушка была одна. Как безумно колотилось мое сердце! Это была мрачная ночь, и хижина казалась унылой, мрачной и одинокой. В окнах не было света, а сквозь забитые мхом щели стен не проникал ни один звук. Я подошел близко. Откуда это безумное возбуждение всего моего существа? Что это? Тревога, радость, страх? Острие надежды над пропастью отчаяния? Я боязливо остановился, терзаясь нерешительностью, охваченный таким страстным желанием, что одна мысль о разочаровании превращалась для меня в невыносимую муку. Я знал теперь, что любил эту девушку, что она была мне дороже всего остального на свете и что любовь моя к ней будет длиться столько же, сколько и моя жизнь. Я постучал в дверь. Ответа не было.
― Берна! ― воскликнул я, дрожащим шепотом.
Послышался ответ: «Кто там?»
― Любовь, любовь, дорогая; любовь ждет.
Дверь открылась, и девушка очутилась передо мной. Она, должно быть, лежала, потому что ее мягкие волосы были слегка растрепаны. Но глаза ее были слишком ясны для человека, только что оторвавшегося от сна. Она стояла, глядя на меня, и маленькая дрожащая рука ее поднялась к сердцу, как бы для того, чтобы успокоить его биение.
― О, дорогой мой, я знала, что вы придете.
Великое сияние любви озарило ее.
― Вы знали?
― Я знала, да я знала. Что-то подсказывало мне, что вы несмотря ни на что, придете.
Я схватил ее нежную руку и покрыл ее поцелуями. В эту минуту я готов был целовать тень этой маленькой ручки, готов бы упасть перед ней в немом обожании, и готов был превратить свое сердце в скамеечку для ее ног. Я готов был отдать, о, с какой радостью, свою жалкую жизнь, чтобы избавить ее от минутного огорчения.
― Вверху и внизу я искал вас, любимая. Утром и в полдень, и ночью вы жили в моем мозгу, в моей душе. Я любил вас каждое мгновение моей жизни.
Как ярко горели ее серые глаза. Как невыразимо нежны были милые уста ее. Слабый румянец появился на ее щеках.
Она завернулась в шаль и уложила волосы в очаровательные волны и локоны.
― Пойдемте по тропинке немного. Они не вернутся раньше, чем через час.
Она пошла вперед по узкой тропинке, оглядываясь через плечо с ликующей улыбкой, иногда, как ребенку, протягивая мне назад руку.