Виктория боролась с соблазном немедленно сказать «да». О, как отчаянно она боролась! Со времен изобретения шоколадного пирога она не знала большего искушения, чем то, которым ее только что поманил герцог. Ее светлость герцогиня Перрин! От этих волшебных слов Викторию до самого нутра пробирала дрожь удовольствия. Подумать только, в ее-то годы, когда дряхлость уже дышит в спину, она все еще могла заполучить не только вожделенное положение в обществе, но и руку мужчины, который некогда слыл самым неуловимым холостяком королевства! Это какой же надо быть дурой, чтобы ответить отказом?
Отдернув руку, она вскочила со стула и с дрожью в голосе воскликнула:
– Нет-нет, милорд! Женитьба на мне мало чем отличалась бы от ваших попыток привести Ладлоу-Корт в тот вид, какой он имел при жизни ваших родителей.
Лангфорд нахмурился.
– Не вижу между этими вещами ничего общего.
– Ну как же вы не понимаете? Меня, как и эти обои, выбрала ваша мать!
– Значит, следуя велению своего сердца – не говоря уже о велении своих чресел, – я всего лишь искупаю вину за юношеское пренебрежение сыновним долгом, запоздало выполняя волю покойной матушки? Я правильно ухватил суть?
Как бы ей хотелось, чтобы все было иначе, но против правды не пойдешь. Она, Виктория, была всего лишь ниточкой, связывавшей Лангфорда с безвозвратно ушедшей юностью.
– Да, вы правильно поняли.
– Чем же вас не устраивает столь благородное намерение?
Черт бы его побрал! Как можно дурачиться в такой момент?! Сделав над собой усилие, Виктория проговорила:
– Полагаю, что это не столько благородное намерение, сколько заблуждение души. Ваша уважаемая матушка сейчас гордилась бы своим изменившимся до неузнаваемости сыном. Так что не надо больше ничего заглаживать и искупать.
Герцог кивнул и тотчас же спросил:
– Значит, на ваш взгляд, это самое главное и непреодолимое препятствие?
– Да.
– Может, вас еще что-то смущает? Например, мой характер? Или нелюбовь к чаю?
– Нет, отнюдь.
Ах, как было бы хорошо, если бы ее в нем что-нибудь отталкивало. Было бы не так больно отвергать его предложение.
Лицо герцога расплылось в улыбке, от которой лет двадцать назад у молоденьких леди подгибались колени.
– Если дело только в этом, то позвольте вам кое-что зачитать, моя дорогая миссис Роуленд.
Герцог подошел к конторке из атласного дерева, некогда принадлежавшей его матери. Герцогиня не раз доставала из этой конторки какую-нибудь вещицу и показывала ее Виктории, когда та в далеком прошлом наведывалась в этот дом.
Вытянув из нижнего ящика толстую тетрадь в пергаментной обложке, Лангфорд сказал: