– Тем более.
– Ты заходишь слишком далеко, как всегда.
– Уж такой я. Тебе бы следовало привыкнуть ко мне.
– О, – сказала она, – единственное, к чему я привыкла, так это к невозможности изменить твое решение, однажды принятое.
– Иногда тебе это удается, Мариан. Чаще, чем ты думаешь! Но не в этот раз.
Он чувствовал, что должен ехать. Им руководило желание сделать что-то настоящее, не быть посторонним наблюдателем катаклизмов.
Он очень волновался, получая снаряжение: дождевик, новую камеру, писчие принадлежности и бинокль.
Проходя по Медисон-авеню, он сообразил, что находится недалеко от Ли. Он собирался позвонить, но потом решил зайти. В своем кабинете она показала ему письмо от Хенка, веселый доклад, написанный с явным желанием поднять настроение матери. Они немного поговорили о Хенни, которая все еще занималась беженцами, а потом Ли перешла к личным делам:
– Полагаю, что все спрашивают тебя, почему ты это делаешь, поэтому я не буду спрашивать.
– Спасибо, – ухмыльнулся Поль. – Ценю.
– Нет, я не спрошу. Я скажу тебе. – Ли направила на него карандаш. – Ты убегаешь, Поль Вернер. Ты убегаешь от чего-то или, вернее, от кого-то. Хочешь говорить об этом?
Она коснулась больного места, о котором ему не хотелось вспоминать.
– Нет, ты не хочешь. Ты думаешь, что это не мое дело, возможно, так оно и есть. Но я знаю тебя очень хорошо, Поль, и, может быть, это заставляет меня думать, что я могу позволить себе некоторые вольности.
Она встала и положила руку ему на плечо.
– Ты хочешь сохранить свою тайну. О'кей, я больше ничего не скажу. Кроме одного, и это будет последнее. Я знаю, что ты думаешь о своей дочери и о… ней. Как долго ты собираешься еще мучить себя?
Он не ответил.
– Посмотри на себя! Ты бы мог быть счастливым, любить и быть любимым.
– Как ты? – В его словах она услышала насмешку. – Ты включаешь любовь, как кран?
– Нет, Поль! Ты неправ, я жена Билла и люблю его. Кто виноват, что ты тогда не смог удержать меня?
Поль вспомнил Париж, кровать под балдахином, обнаженную Ли, один вид которой воспламенял его; теперь все ушло, осталась только нежность. Он поцеловал ее в макушку.
– Прости, Поль. Мне не следовало так говорить. Все это из-за моего страха, что ты не вернешься.
– Я вернусь, – сказал он. – Я обязательно вернусь.
«Куин Элизабет» стояла у причала с затемненными иллюминаторами. Он прошел по причалу к трапу, остановившись, чтобы пропустить длинную колонну пехотинцев – молодых людей, которые покидали родину, совсем мальчиков, тяжело идущих под грузом рюкзаков. Потом он поднялся вслед за ними.