– Мой дом. Ты удивлен.
– Нет. Я… – начал он.
– Ты подумал, что весь дом принадлежит мне?
– Не знаю. Она засмеялась:
– Это одно из самых богатых мест в Париже, и позволь мне сказать тебе, здесь больше немцев и предателей, чем в любой другой части Парижа. Я оказалась здесь по единственной причине, что у хозяйки дома муж в Лондоне с Де Голлем и ей нужны деньги, поэтому она сдает комнаты. Эта была комната горничной.
– Очень милая комната.
– А ты очень милый молодой человек. Хочешь вина?
– Да, спасибо.
– У меня есть хлеб с сыром.
Он вспомнил, что у него в кармане апельсин, и дал его девушке.
Она понюхала и воскликнула:
– Какой аромат! Я так давно не ела апельсины.
Он смотрел, как она чистит его. У нее были красивые пальцы и не было кольца, так что она не замужем.
– Ты смотришь на фото? Это мой жених. Он в плену в Германии.
Он не знал, что сказать.
– Боже, как я ненавижу их! – воскликнула она. – Откуда мне знать, что они делают с ним? А здесь было тоже страшно: после полуночи нельзя выходить – могут застрелить; газа и электричества почти не было, мы жгли газеты, чтобы согреться. Мы так голодали, держали цыплят на чердаках, чтобы иметь немного яиц… а предатели ели в ресторанах. Я их тоже ненавижу.
У нее был хрипловатый голос. Он слушал, не вдумываясь в слова, завороженный ее голосом, теплым днем, новой страной, прекрасным городом.
– …из гестапо доносились вопли. Авеню Фош, 74. Мне приходилось проходить мимо по дороге на работу. Эти несчастные… Их отправляли в Германию с товарной станции под Парижем. Было слышно, как кричат люди в вагонах. Сначала ловили евреев, а потом всех подряд.
– Я еврей, – сказал Хенк.
– Я католичка. Ну, мы все молимся одному Богу.
Она кивнула на фото.
– Я молюсь за него каждый день. Знаешь, если бы не фото, я бы забыла, как он выглядит. Я не видела его пять лет.
– Пять лет, – повторил Хенк.
– Да, и я была ему верна, но это так долго, так долго.
Она была молода, может быть, лет двадцати трех. Девушка сидела на кровати, откинувшись на подушки в свежих наволочках. В ее глазах он увидел чистоту и откровенное желание. Для него это тоже было долгое время после Лондона. Неделя за неделей, и каждый день – зрелище кровавой смерти…
Он улыбнулся и подошел к кровати. У нее на платье были петельки и пуговицы спереди. В четыре руки они расстегивали их. Две шелковые полоски упали на пол следом за парой деревянных башмаков. Ему почудился запах персиков, сладкий аромат травы и лета, когда он обнимал ее.
После, когда он встал, она спросила его:
– У тебя есть девушка дома?
– Нет.
– А если бы она была и поступила так же, как я, тебе бы это не понравилось?