Ей было за сорок, но она выглядела моложе, не потому, что была красавицей – она была ширококостной, высокой и слишком просто одетой, – но благодаря своей энергии и живости, которые придавали своеобразное очарование ее продолговатому лицу под немодной короной каштановых волос.
У Хенни было то, что родные называли «духовной красотой». Она была борцом за социальную справедливость так же, как ее муж Дэн, преподаватель и ученый, идеалист, отказавшийся от большой суммы денег за одно из своих изобретений в области электроники только лишь потому, что его приобрело министерство обороны. Они оба выступали и маршировали на многих митингах. Хенни выступала за освобождение женщин и в защиту рабочих швейной промышленности; ее даже арестовали один раз во время пикетирования фабрики женских блузок. Они боролись за мир всю свою жизнь и теперь, когда война кончилась, все еще обращались в Лигу Наций, Национальный совет по предотвращению войны – к каждому, кто стал бы слушать их.
Короче, они были семейными диссидентами.
И у них было свое горе. Их сын, их единственное дитя, вернулся с войны без ног, а потом они потеряли и его. Он оставил ребенка, Генри, маленького Хенка, которому сейчас было четыре года, и вдову Ли. Осиротевшая в восемь лет, дитя трущоб, Ли была взята на воспитание Хенни и Дэном. От них она научилась всему, что они могли дать ей, стала женой их сына, а сейчас ушла в совершенно чужой им мир. Будучи честолюбивой и одаренной чувством моды, Ли открыла роскошный магазин на Медисон-авеню. Она вышла замуж за такого же честолюбивого молодого юриста и жила с ним и Хенком около Музея Метрополитен в георгианской элегантности красивого дома с мраморными каминами и винтовыми лестницами, который купил Дэн своему раненому сыну. То, что Дэн не позволял себе, он позволял своему сыну.
Тяжелое, полное лишений детство никак не отразилось на Ли. Ее блестящие каштановые волосы были по-модному коротко подстрижены; на присборенных манжетах бледно-голубого шерстяного платья поблескивали тонкие золотые браслеты с бриллиантами; ее живые пытливые глаза осматривали гостиную Поля с одобрением знатока.
Не могло быть женщин более разных, чем Хенни и Ли. Однако они любили друг друга, как мать и дочь.
Чувствуя беспокойство, Хенни встала и подошла к окну, отбросила шелковые шторы и стала напряженно вглядываться в темный туман, как будто хотела поторопить Поля вернуться домой.
– Ты не думаешь, что могло что-то случиться? – спросила она. – За целый день никаких известий. Не знаю почему, но у меня плохое предчувствие.