Думаю, вам понятно, что я предпочел бы вообще его не встретить, в Авиньоне или где бы то ни было еще. От Винсента так несло виной, что вскоре я и сам пропитался этой дрянью. Или же то был запашок моих собственных угрызений совести. Сколько бы лет ни прошло, он уже не исчезнет.
Я знал, что, если втянусь в совместные воспоминания, не удержусь и спрошу у Винсента, что сталось с Анаис. Он ждал моего вопроса, я уверен. Ему было до лампочки, зачем я приехал в эти края. Да, конечно, театральный фестиваль. Играют мою пьесу. Что бы стало с культурой без меня? Беспросветный тысячелетний мрак обрушился бы на наши головы. Новое Средневековье! Но Винсенту все нипочем. Он сам состряпал себе свое Средневековье на заказ: работа на бензоколонке во искупление грехов. Вот что важно. Пока он меня, понятное дело, расспрашивает, делая вид, что его интересует пьеса, представленная на фестиваль. Это наверняка «шедевр», и он едва меня слушает. Он ждет. Я уверен, он ждет. Придется выдать ему вопрос, который вертится у меня на языке. Единственный вопрос, который имеет значение для нас обоих. Наша встреча столь невероятна, даже нелепа, такой случай – он, я, эта заправка, неужто же я не ухвачусь за возможность узнать о том, что произошло тридцать лет назад, после того как я уехал с авеню Анри-Мартен?
– А что сталось с Анаис? Не знаешь?
Ну вот! Дождался. Он смотрит на меня со снисходительной улыбкой и молчит. Повторить ему вопрос? Или ему так уж приятно слышать, как я произношу это имя? Ведь он тоже был в нее влюблен. Больше, чем кто-либо из нас. Хотя так в этом и не признался. И ничего от нее не получил. А ведь что скрывать, многие вкусили от ее щедрот.
– Анаис? – переспросил он наконец. – Ты ее еще помнишь? Столько лет прошло!
Я молчу, и он продолжает удивленно:
– Я думал, она была для тебя лишь мимолетным увлечением, одной из твоих бесчисленных побед.
Я упорно молчу.
– Да чего там, ни одна девушка не могла тебе отказать, – добавляет Винсент.
– Но Анаис никогда никому не отказывала, – заметил я человеку, который ни разу не посмел ничего у нее попросить.
Решительно, Винсент совсем не изменился: непременно всунет вам в руки плеть, чтобы высечь себя. Как можно быть таким занудой? Еще и простодушным! В итоге сам потом злишься на себя за то, что его обидел. Может, он этого и добивается? Конечно! Его невозможно не задеть, не унизить, так что в конце концов он оставляет вас наедине с угрызениями совести.
– Анаис всегда была легкомысленной девушкой, – соглашается он с грустной улыбкой.
– Она уступала, как говорится. Не умела отказывать. Но она ни разу никому не отдалась – по-настоящему.