Пламя лизало предплечья Миррон, возможно следуя вдоль нервов или сосудов. Казалось, она полностью владеет происходящим. Она повернула ладони одну к другой. Пламя заполнило расстояние между ними, которое составляло около двух шагов. Оно стало толще и приняло форму трубки, которую подпитывал огонь в горне. Миррон осторожно повела руками, заставив трубку растянуться, а потом загнуться вверх. Юная Восходящая облизала губы.
— Ты можешь сказать нам, что ты чувствуешь и что видишь? — тихо спросил Кессиан.
Миррон покачнулась на табурете. Пламя начало затухать и опало. Девочка откинулась назад, на руки Брину.
— Ох, дитя мое, прости! Я нарушил твою сосредоточенность.
Миррон повернула к нему лицо — немного отстраненное, но глубоко удовлетворенное.
— Я попыталась говорить, но пламя не пожелало остаться, — проговорила она. — Это было прекрасно.
— Безусловно, — согласился Кессиан.
— Нет, — возразила она, — внутри.
— О чем ты говоришь?
— У меня в теле и в голове. Я видела дорожки в воздухе и внутри земли.
У Кессиана пересохло в горле. Это была прямая цитата из работ Гориана. Его теория о том, что увидит Восходящий. Руки Эстер стиснули его плечи.
— Ты уверена? — прошептал Кессиан, и его голос почти потонул в реве горна.
Миррон кивнула.
— Со мной все нормально? — спросила она дрожащим голосом.
Кессиан засмеялся.
— Ах, милая, с тобой все очень хорошо, а не просто нормально!
Брин поставил Миррон на пол и мягко, но решительно подтолкнул ее к Кессиану. Кузнец сложил ладони на уровне груди, составляя чашу — в традиционном всеохватывающем знаке ордена Всеведущего. Отец Восхождения нахмурился.
— Брин, это несколько…
И замолчал, увидев лицо кузнеца. Он видел то же выражение на лице Оссакера всего два дня назад. Смертельный испуг.
844-й Божественный цикл, 42-й день от рождения соластро, 11-й год истинного Восхождения
Хан Джессон жил во тьме. Холод одиночества захлестывал его при каждом пробуждении и терзал всякий раз, когда он пытался сомкнуть глаза. Воспоминания о том жутком дне, пережитом год назад в Броде Чаек, не желали его покидать. Ужас в глазах жены, ее немое потрясение и беспомощные крики. Плач сына. Кровь на улице, трупы людей, которых он знал в течение тридцати лет. Удушающий запах гари. Воспоминания преследовали Джессона везде, куда бы он ни шел, читались в каждом встреченном лице, таились в темных шрамах зданий, которые так никогда и не закрасят.
Первые дни пронеслись словно в тумане. Отчаяние настолько поглотило его — Джессон едва замечал, что живет. Из того периода в памяти остались всего две вещи. Слово «пропали», стучащее в его затуманенной голове, и высокий мужчина. Сборщик.