— Помешать вам я, конечно, не могу, но вы со мной играете скверную шутку. Впрочем, я все равно спать не буду.
— Как! У вас хватит сил провести с нами бессонные семь часов? Хотя я знаю, что когда вы утомитесь болтать, вы все равно уснете.
— Посмотрим. А пока вот провизия. Неужели вы будете так жестоки, что мне придется ужинать в одиночестве? Есть ли у вас хлеб?
— О нет, мы не будем жестокими, мы поужинаем во второй раз.
— Вот в кого я должен был влюбиться, в вас! А правда, милая Нанетта, если бы я был в вас влюблен, как был влюблен в Анжелу, вы так ж плохо обошлись бы со мной?
— Вы думаете, что можно задавать такие вопросы? Это вопрос фата. Все, что я могу вам сказать, так это то, что я ничего не могу сказать.
Они быстрехонько накрыли стол на три куверта, принесли хлеба, пармезану, воды, все это с шутками, со смешками, и мы приступили к трапезе. Непривычное для них кипрское быстро ударило им в голову, и легкое опьянение украсило их еще больше. Я был поражен: как же я не разглядел раньше все их достоинства. После нашего импровизированного ужина я, сидя между двумя сестрами и поцеловав у каждой из них руку, спросил, считают ли они меня своим истинным другом и как они относятся к поведению Анжелы со мной в ту ночь? Обе они в один голос воскликнули, что им было жалко меня до слез.
— Тогда, — подхватил я, — пусть я буду для вас нежным братом, а вы моими милыми сестрами. Обменяемся залогами чистоты наших сердец и поклянемся в вечной верности.
В первом моем поцелуе не было ничего ни от поцелуя влюбленного, ни от поцелуя ловкого соблазнителя. Да и они, как мне было поведано несколько дней спустя, отнеслись к нему только как к проявлению братниной нежности. Но, невинные вначале, поцелуи становились жарче и жарче, кровь быстрее побежала по нашим жилам, хотя никто из нас не ожидал, что все примет серьезный оборот. Сестры выбежали в соседнюю комнату. Бездумно, без всяких романтических затей втянувшись в это дело, я, единственный из нас троих, должен был теперь задуматься. Не приходилось удивляться, что пламя этих поцелуев обожгло мою душу и я вдруг почувствовал себя без ума от этих очаровательных особ: обе они были куда красивее Анжелы, Нанетта к тому же превосходила ее умом, а Мартов характером, бесхитростным и наивным. Но это были порядочные барышни из благородного семейства и случайность, бросившая их в мои объятья, не должна была обернуться для них роковой случайностью. Я не был настолько самонадеян, чтобы решить, что они вдруг полюбили меня, но вполне допускал, что наши поцелуи подействовали на них так же, как и на меня, и в этих обстоятельствах при помощи разных хитростей и незнакомых им уловок мне не составит труда добиться от них некоторой снисходительности, а потом и более решительных уступок. Эта мысль привела меня в ужас, и я строго-настрого положил себе не преступать границ приличия, не сомневаясь, что у меня станет сил блюсти этот запрет.