— Бедная моя девочка, — сказал я наконец, — скоро наступит утро, что же вы будете делать утром?
— Я уйду отсюда, — проговорила она сквозь рыдания. — В этой одежде никто меня не узнает. Я выберусь из Рима и буду идти, куда глаза глядят, пока не свалюсь от усталости и горя.
Едва выговорив эти слова, она упала на пол, смертельно побледнела и лишилась чувств. Ужасное положение! Я расстегнул воротник, распустил шнуровку, брызнул ей в лицо водой и смог вернуть ее к жизни. Ночь было холодна, камин не горел, я предложил перенести ее на кровать, предупредив, что ей нечего меня опасаться. «Ах, господин аббат, я сейчас могу возбуждать только жалость…».
Действительно, я был настолько растроган и встревожен, что никакие желания не могли проснуться во мне. Я положил ее в постель, сама она не могла раздеться — настолько была слаба, и раздел ее. Моим глазам предстало зрелище, способное пробудить неистовые чувства, но я еще раз убедился, что сострадание заставляет смолкнуть голос самых могущественных потребностей. Я заснул, не раздеваясь, в кресле и проснулся с первыми лучами солнца. Я разбудил ее, она смогла сама одеться, и, наказав ей не беспокоиться и ждать моего возвращения, я вышел в город. Я намеревался отправиться к ее отцу и убедить его простить дочь, употребив для этого все возможные средства. Но на Пьяцца ди Спанья я увидел множество подозрительных субъектов: намерения мои изменились, я решил пойти в кафе.
Тут же я заметил, что какой-то странный тип, судя по всему переодетый сбир, следует за мной по пятам. Не показывая, что я обнаружил соглядатая, я вошел в кафе, выпил шоколаду, попросил завернуть мне несколько бисквитов и вышел на улицу. Шпион поджидал меня и не отставал до самых дверей Пьяцца ди Спанья. Я рассудил, что начальник полиции, упустив добычу, берет под надзор всех подозрительных; еще более утвердился в этом убеждении, услышав от привратника, что ночью приходили с полицейским осмотром, но он не пропустил сбиров. Мой разговор с привратником был прерван появлением аудитора кардинала-викария; он пришел узнать, когда можно побеседовать с аббатом Гамой. Я понял, что времени терять нельзя, и поспешил к себе, дабы принять решение.
Предложив бедной девушке пару бисквитов, смоченных канарским вином, я повел ее под крышу нашего дома в место, где ее было бы трудно отыскать, и оставил там дожидаться моего возвращения.
Как только лакей пришел убирать мою комнату, я распорядился, чтобы он, окончив уборку, запер ее и ключ отнес к аббату Гаме, у которого я его буду ждать. В дверях аббата я столкнулся с выходящим от него аудитором. После того как слуга принес нам шоколаду и мы остались одни, аббат Гама дал мне точный отчет о случившейся только что беседе. Дело идет о том, чтобы просить Его Преосвященство нашего кардинала распорядиться выдворить из его дворца некую персону, проникшую туда минувшей ночью. «Надо подождать, — добавил аббат, — когда кардинал примет аудитора, несомненно, что если кто-то проник во дворец без ведома кардинала, он его выдворит незамедлительно». Мы поговорили еще о том, о сем, пока мой лакей не принес мне ключ. В моем распоряжении оставался по крайней мере час, я придумал выход, казавшийся мне единственно возможным, чтобы спасти несчастную Барбару от позора.