— Молодец, — скупо похвалил Будуту ведун, повернулся к поверженному правителю. Развязывать не стал, но подложил под голову скрутку из овчины, выдернул кляп изо рта: — А ты как — цел, мудрый Аркаим?
— Ты удивительно заботлив для предателя, ведун Олег, — с видимым облегчением выдохнул тот. — Я учту это, когда стану выбирать для тебя казнь.
— Может, тебе записать для памяти, мудрейший? Вдруг вспоминать только лет через сто понадобится?
— У меня хорошая память, смертный, — сообщил тот. — Не беспокойся.
— Легко сказать, коли вопрос такой важный, — усмехнулся Середин. — Ты не забудь, отдельная скидка за подушку, и еще одна за то, что кляп вытащил. Мяса дать? Глядишь, и вовсе на помилование заработаю.
— Я из твоих рук даже яда не приму, чужеземец… Кто это?
От кустов смородины, поправляя драные шаровары, приблизилась Урсула, присела возле спутников:
— Мне можно взять кусочек, господин?
— Это моя невольница, мудрый Аркаим. Та самая, которую ты хотел убить.
— Как я мог хотеть ее убить, если я ее первый раз вижу? Скажи, чужеземец, это правда, что у нее разные глаза?
— Убить, принести в жертву — какая разница?.. Погоди… Как первый раз видишь?
— У нее разные глаза, чужеземец? Синий и зеленый? Как у бога Итшахра?
— Подожди… — Олег вскинул пальцы к вискам, потер кожу. — Подожди… К тебе во дворец мы ходили… Да, без нее. Кто же потащит женщину, да еще рабыню, в покои правителя? За такое оскорбление и под топор угодить недолго… В мою светелку ты тоже не приходил. Разве пристало правителю страны шляться по таким конуркам, одарять визитами простых смертных?
— Женщина!!! — не дождавшись ответа, возопил Аркаим. — Женщина, подойди ко мне, и я одарю тебя самым большим изумрудом, что есть в моей сокровищнице!
— Я? — не поняла невольница, но почему-то встала, подошла к замотанному в войлок плененному правителю и даже склонилась над ним. — Ты звал меня, мудрейший?
— Да, да, да, восхитительная моя девочка! Да, это твои глаза! Это знак, это сокровище, это чудо! Это глаза бога, это глаза священного пророчества! Наконец я нашел тебя, женщина! Прекраснейшая моя! Я одену тебя в шелка и бархат, я украшу тебя золотом и самоцветами! Ты до самой смерти будешь ступать только по парчовым подушкам, которые станет подкладывать тебе под ступни сотня самых ловких слуг. Ты будешь есть только из оникса и яшмы, спать в пуховых постелях, ты станешь сидеть только на мехах, каждое твое слово будут записывать за тобой с этого дня и до самой смерти…
— …которая наступит в ближайшие дни, — прервал велеречивый поток Середин. — Тебе повезло, что он связан, девочка. Не то за твою жизнь никто не положил бы и половины беличьего уха.