Девушка из Пантикапея (Давыдов) - страница 22

— Мы сделаем это у себя дома, — говорит Витька. — Где знают нас и верят нам.

— Что ж, это логично, — соглашается Алексей Семёнович. Желаю вам успеха, молодые люди. Если понадоблюсь — пишите. Мой адрес у вас есть.

Мы благодарим его и поднимаемся. Корнелия тоже благодарит его своим коротким «grato».

...И вот мы уже снова сидим в машине, и машина глотает километры, и Корнелия жадно глядит по сторонам. У заднего стекла за моей спиной громоздится стопка книг — учебники латинского языка и словари. Мы купили всё, что было в книжных магазинах Симферополя. Теперь мы оба будем изучать латынь. И ещё там лежат два разных букваря и детская азбука с картинками. Это для Корнелии. Мы начнём учить её прямо в дороге. Начнём с самого главного — с языка. По существу, мы уже учим её. Мы учили её в столовой, когда обедали, учили в книжных магазинах. Она способная ученица. Она легко запоминает слова, особенно если в них латинские корни. Но сейчас она всё-таки спрашивает меня по латыни, ибо по-русски ещё этого спросить не может:

— Quo vehimus?

И я отвечаю ей:

— Pro urbe Гурзуф.

Да, мы едем в Гурзуф. Там живёт Витькина тётка. Мы не собирались раньше заезжать к ней. Витька не видел её уже лет шесть и не умер бы, если бы не увидел ещё столько же. Но сейчас эта тётка нужна. Не нам — Корнелии. Потому что Корнелии нужно одеться. Так же, как одеваются женщины в нашей стране. И для этого, конечно, нужна помощь женщины.

Витька ведёт машину и внимательно глядит на дорогу. Неожиданно, не поворачивая головы, он говорит:

— Хорошую штуку предложил нам этот старичок...

— О чём ты?

— Да о шуме в печати. Представляешь себе, в какой я попал бы переплёт, если бы моё имя стали склонять в печати? А тем более — в заграничной. Наш брат ведь пока что не имеет на это права. И объяснить этому старику ничего нельзя... Пришлось выкручиваться... Спасибо, хоть ты понял!

Милый Витька! Я ведь совсем забыл в тот момент о том, что он засекречен, Я думал тогда о другом. Даже ему я не сказал бы о своей главной причине. Я могу только думать о ней, но никому в ней не признаюсь. Я ведь в тот момент просто испугался, что шум в печати и ажиотаж вокруг Корнелии могут оторвать её от меня, и навсегда. А мне очень не хочется её терять...

Плавно покачивается машина. Уносится из-под колёс асфальтовая лента шоссе. Приближаются горы. Корнелия жадно глядит по сторонам.

Гурзуфской тётке Виктора пытаемся рассказать всё. Иначе ей будет просто непонятен смысл просьбы, с которой мы обращаемся. Тётка, конечно, не верит и считает всё это пустой и, главное, бессмысленной выдумкой.