Но человек, распростершийся на тонком слое чего-то слежавшегося, когда-то бывшего опилками, не реагировал. Тупо смотрел на меня, сжимая в руке надкушенный кусок хлеба. Потом медленно повернулся спиной, съежился и продолжил есть. Он весь был в грязи, длинные волосы прикрывали спину до лопаток.
Ему уже не помочь. Его под руку выведи из темницы – обратно поползет.
– Эх, святые братья... – прошептал я. – Лучше бы на плаху... все добрее.
На связке оставалось еще два ключа. Я подошел к двери, ведущей в комнату надсмотрщика, прислушался.
Тихо...
Подобрав ключ, я осторожно провернул его в замке. Ни скрипа, ни шороха механизм был заботливо смазан.
Готовый и к схватке, и к бегству, я заглянул внутрь. От Света трех факелов – четвертый недавно догорел и тихонько чадил – у меня заболели глаза. Да... привыкать придется. Меня сейчас на белый свет выпустить – хуже крота буду.
Надсмотрщик спал. Лежал в одном исподнем на нерасправленной койке, на спине, тихонько похрапывал. Человек как человек, когда глаза закрыты...
Я осторожно обошел комнату. Нашел небольшую дубинку – вряд ли предназначенную для усмирения узников, скорее крыс гонять. Но чем человек хуже крысы?
Подойдя к надсмотрщику, я без лишних церемоний огрел его по голове. Не в полную силу, спящего убить – это грех смертный, а чтобы на четверть часа, на полчаса вырубить.
Оказалось – слабо бил! Монах дернулся, открыл глаза и мгновенно выбросил вперед руку, целясь в шею. Я едва успел отшатнуться, иначе он разбил бы мне горло. И врезал дубинкой еще раз, теперь уж покрепче.
Сознания надсмотрщик не потерял, но обмяк. Я быстро связал ему руки, прикрутил к кровати. Рот заткнул тряпицей, валявшейся на неприбранном столе.
Там же был и кувшин с остатками вина. Глотнул чуток – голова закружилась.
Крепкое винцо монахи пьют!
Подтащив к койке стул, я уселся и спросил:
– Ну что? Кляп выну – будешь кричать? Надсмотрщик смотрел на меня своими пустыми глазами и не шевелился. От него пахло спиртным вот с чего он сынка арестантов кормить послал...
– Подумай, – предложил я. Пошел к рукомойнику в углу, смочил полотенце и обтерся с ног до головы. Остатки воды просто на голову вылил, тщательно рясой надсмотрщика вытерся. Вроде бы и умывался в камере каждый день дармовой водичкой, а все равно кажется, будто грязью с головы до ног покрыт!
В шкафу нашлись еще две рясы, бельишко, пара штанов. С каким же удовольствием я оделся! Это только в постели или на пляже приятно голым поваляться. Накинув на голову капюшон, я подошел к своему тюремщику. Тот уже немного отошел, подергивался.