Старую, с облупившейся краской, дверь открыл невысокий человек, которого Колапушин даже не смог толком рассмотреть в полутьме.
— Простите, я к Алексею Львовичу.
— Это я, проходите, пожалуйста.
— Я наверное поздно?..
— Ну что вы? Я очень поздно ложусь. Проходите сюда.
Оказывается, для того чтобы попасть в комнату Луконина, нужно было сначала пройти через обшарпанную коммунальную кухню со старыми наверное ещё довоенными столами и такими же досчатыми полками. Под грязным потолком висела голая лампочка; это её слабый свет и пробивался на лестницу через небольшое окошко. Других окон в кухне не было — похоже лампочка горела здесь и днём и ночью.
Вслед за Лукониным, Колапушин, через дверь, находящуюся в дальнем углу кухни, прошёл в комнату, разделённую, каким-то подобием большой прямоугольной арки, на две части. Под аркой была высокая ступенька, из-за чего пол комнаты находился на разных уровнях. В комнате горела пятирожковая старомодная люстра, но потолок в этом старинном доме находился так высоко, что света в комнате было маловато. Наверное поэтому на большом старинном письменном столе, покрытым вытертым зелёным сукном порванным на углу, горела, тоже старинная на вид, бронзовая настольная лампа с самодельным абажуром, сделанным из красивой плоской корзины, покрытой тёмным лаком. На столе стояли несколько, тоже старинных, безделушек, какие-то фотографии в старомодных рамках, да и вообще вся мебель в комнате была ещё наверное конца позапрошлого века: огромный дубовый буфет с витражами из цветных стёкол в массивных дверках, чёрное пианино, к передней деке которого были прикреплены два бронзовых подсвечника, обеденный стол с толстыми ножками, небольшой резной столик с мраморным бюстом красивой женщины у маленького окна. В углу комнаты виднелась большая кафельная печь с круглыми, бронзовыми вьюшками. Единственными более или менее современными предметами обстановки были несколько стульев и большое количество книжных полок, плотно забитых разнокалиберной, похоже специальной, литературой.
— Старший оперуполномоченный Колапушин, Арсений Петрович — представился Колапушин, протягивая раскрытое удостоверение.
— Извините, я как-то… — щуплый, невзрачный хозяин комнаты недоумённо взглянул на удостоверение и перевёл на Колапушина взгляд небольших глаз, кажущихся ещё меньше, из-за толстых стёкол в очках.
Необходимое объяснение цели визита было неожиданно прервано телефонным звонком.
— Простите… — Луконин взял трубку старого, чёрного телефонного аппарата, выпущенного лет сорок назад.
— Алло… Максим?.. А-а… да, да, да. Конечно помню… Где, вы говорите, играли?.. А где сидел ваш знакомый?.. Так, так — и что исполняли?.. Ну, естественно — там же си-бемоль субконтроктавы — конечно провалы должны были быть… А я говорил Петру Илларионовичу, что такие произведения в этом зале исполнять нельзя — там образуется несколько узлов… Нет, не поможет — архитектура такая… Что же вы хотите, сами знаете — ваш контрафагот инструмент страшный… Знаете что, лучше заскочите ко мне, когда у нас будете. Помозгуем: может быть вам садиться как-нибудь нетрадиционно, когда играете в этом зале. Попробуем, посчитаем… Да, тоже думаю, что не разрешит… Но вы всё-таки зайдите… Не за что. До свидания.