Из-за его фигуры выдвинулся человек в черном и спросил по-деловому:
— Который мутит?
— Вон, поп проклятущий!
Черный без липших слов достал наган и выстрелил в монаха.
— Убрать! — приказал он.
И охранник выволок за ноги мертвое тело из камеры. Дверь захлопнулась.
— Ироды! — проскрипел дед Кулеха. Он плакал. Плакал, не стесняясь никого.
Сергей молчал. Он вглядывался в жирного нищего, опять забившегося в угол. И все больше убеждался, что никакой это не нищий, что это самый натуральный отец Григорио, изменщик, отступник, предатель! Вон — и бородавка на носу точно такая же, противная, набрякшая, и губы, и нос сам, и сросшиеся брови.
— Ты же в ад собирался, чего ж застрял на полпути! задал вопрос Сергей, но вопрос этот прозвучал без вопросительных ноток, прозвучал обвинением.
— Куды надать, туды и попал! — ответил за жирного отца Григорио дед Кулеха.
— Я его спрашиваю! — настоял на своем Сергей.
— Отвяжись, контра ползучая! — выдал отец Григорио. — Вы тут все отрыжки царского режима!
— А ты?
— А я — по случайности!
— Ошибочка, значит, вышла?
— Ошибка!
— И зеленый ошибся?
При упоминании зеленого жирный отец Григорио затрясся, шумно испортил воздух. Слюнявая губа у него отвисла. Но из горла неожиданно вырвался сип:
— Ты, инкуб, вообще помалкивай. Вот сообщу куда следует, тебя живо приструнят, видал, как с монашком разделались?!
Сергей вздохнул облегченно — да, он не ошибся, это был именно отец Григорио, инквизитор и вероотступник. И попал именно туда, куда ему нужно было попасть, куда напрашивался. Другое дело, что не ту роль ему тут отвели… но это пускай уже с зеленым объясняется.
Если раньше отец Григорио выглядел важным, хмурым и угрюмым, то сейчас вид у него был напуганный и, как верно подметил невинно убиенный, холуйский, холопий. Массивная голова уже не казалась головой мыслителя, она казалась уродливым чаном.
Сергей вспомнил про пропуск, вытащил его из-под ремня, поднес к глазам. Даже в такой темнотище он сумел разобрать: "ПРОПУСК; Предъявителю разрешается проход по городу в ночное время с двадцати четырех ноль-ноль до шести ноль-ноль. Комиссар… " Подпись была неразборчивой. Сергей сунул бумажку обратно — все, она ему уже не пригодится! И опять уставился на жирного нищего.
Но теперь это был не отец Григорио, а «дохтур» Григорий — белесый, обрюзгший, противный.
— На какие расстройства жалуемся? — спросил «дохтур» с нескрываемой злобой. — Чего удалить прикажете?! — И полез за пазуху.
— Ты че ето, паря?! — заволновался вдруг дед Кулеха.
Оба проснувшихся пролетария поддержали его.
— Не замай калеку! — промычал один.