Антонина выпалила все это одним духом, ее как прорвало — все, что она сдерживала, прятала в себе, вылилось разом, в этих ее быстрых, захлебывающихся вопросах с откровенным бабьим волнением. Но ей не было стыдно перед красноармейцами, они были не свои, чужие, видели Антонину в первый и последний раз, перед ними можно было предстать, как есть, со всей своей слабостью, страхом, — только бы узнать нужную правду. Кто же еще мог сказать ее сейчас, только они, вот эти фронтовые шоферы, так похожие на тех гороховских парней, что ушли летом по повесткам военкомата…
Рыжий сбавил газ, жалея тратить впустую бензин. Усмехнулся, но не насмешливо, не обидно; можно было догадаться, сколько уже раз бросались к ним с таким обнаженным волнением, такой тревогой, тоской, сколько приходилось им отвечать на такие вопросы жителей.
— Это, Антонина Петровна, командующим фронтом надо быть, с картами, телефонами, чтоб сказать — удержат, не удержат… Мы люди маленькие. Мы вот ночью на базу за грузом ездили, а назад уже не пробились, — нет аэродрома, перебазирован. Вот это мы знаем. Отходит фронт такая вот обстановка…
Из-за рыжего шофера в кабине высунулся боец, тот, что слегой сбивал задвижку с Настиного катуха и спалил себе ресницы и брови.
— Смываться вам надо, пока не поздно, вот что!
Он сказал жестко, как отрубил наотмашь. Возрастом он был постарше водителя и, видать, решительней и горячей.
— Иль вы тут пооглохли, артиллерию не слышите?
От взрыва бомб в правлении вылетели все оконные стекла. Пол был усыпан осколками, стекло звякало, хрустко скрипело под ногами. Опрокинулся шкаф с документами. Мария Таганкова собирала вывалившиеся папки, бумаги.
— Телефон не действует, — сказала Таганкова. — Провода, должно, порвало…
Антонина проверила, сняла трубку. Да, аппарат безмолвствовал. Холодной жутью отдалось в душе его мертвое молчание.
На столе Антонины лежала белая пыль, штукатурная крошка: насыпалось с потолка.
Таганкова подняла шкаф, приперла к стене, на место.
Мария была аккуратисткой, все было у нее точнехонько подшито, подколото, разложено в папочки, любую нужную бумагу она тут же отыскивала и без промедления подавала, а сейчас все ее аккуратное хозяйство беспорядочной грудой валялось на полу…
Среди множества мыслей, теснивших одна другую, у Антонины мелькнуло и про эти бумаги: что забирать? Не все же подряд, вон их сколько, — что именно? Самое важное, пожалуй, учетные ведомости, в них труд людей, их заработок, еще — авансовые расчеты по трудодням, всякие акты — приходные, расходные, банковская документация… Как все это отобрать в считанное время? Повезешь, а если в дороге разбомбят, потеряются эти бумаги? Может, в сейф их, да зарыть где-нибудь тут в секретном месте? Но какие же на деревне секреты, когда их удавалось соблюсти! Сейф — не кубышка, его тащить — и четырех человек мало, да яму рыть на два аршина… Попробуй, сохрани такое секретным!