Дело в том, что на всех листках, где делались наброски рефератов, не говоря уже о расчетах, в нашем студенческом научном кружке стояли грифы: для "служебного пользования", либо "секретно", или "не подлежит огласке", и все записи сдавались в секретный отдел кафедры. Более того, для зачисления в научный кружок все кандидаты заполняли специальную форму подписки о "неразглашении".
Моим давним волнениям сегодня нечего удивляться: в то время вся страна жила в атмосфере шпиономании и каждый советский человек твердо знал - "враг не дремлет"...
Весь день я проходил в смятенных чувствах, решая самый "важный" вопрос моей жизни: должен ли я пойти в Органы и доложить о полученном письме?
Во мне боролись два чувства: душа протестовала против визита в столь страшное заведение, а вдолбленное воспитание "гомо советикус" убеждало в обратном. Долго мучиться мне не пришлось. Ранним утром следующего дня ко мне приехал мужчина в штатском. Вероятно, чтобы не дать мне заранее подготовиться к будущим вопросам, он представился работником спорткомитета и попросил поехать с ним, чтобы заполнить документы для моего допуска на всесоюзные соревнования.
По природе я очень доверчивый человек и от этой доверчивости довольно часто страдаю: до сих пор жизнь ничему не научила. Несмотря на свой возраст и опыт, я продолжаю оставаться доверчивым, и этим нередко пользуются нечисто-плотные люди. Сколько раз люди, близкие мне, которых я считал даже друзьями, предавали и обманывали меня! А сколько моих должников, которые брали взаймы на день, на неделю, на месяц, и годами не возвращающих долги! Вернись ко мне эти деньги - жил бы гораздо лучше, чем в настоящее время...
Появление "представителя спорткомитета" меня не насторожило - с такого рода бесстыдной ложью я еще не сталкивался. Почему-то мне и в голову не пришло, отчего такая честь оказана именно мне? Ведь для заполнения документов меня можно было вызвать через тренера или деканат.
Все прояснилось, когда мы прибыли на Лубянку. По поводу второй части слова мужчина не обманул: это тоже был "комитет", только других видов спорта. У меня так колотилось сердце, что казалось, адреналин заменил всю кровь. Случилось то, чего я более всего боялся: это п р о в о к а ц и я! Прощай учеба, прощай Москва! Прощай спорт! А возможно, прощай и свобода!
Находясь в полном смятении и страхе, я не помню, на какой этаж меня провели, в какой кабинет, не очень помню и лицо хозяина кабинета: запечатлелось только звание - майор. Хотя он и был в гражданском, но человек, доставивший меня, назвал его майором, однако фамилия не отложилась в памяти: она была простая, незвучная, вполне возможно, вымышленная, да и важно ли это сейчас. Запомнились только глаза: маленькие, холодные и совершенно ничего не выражающие.