– Брось, Петруччо, бесполезно! У меня рация, уже перекрывают город…
В ответ опять выстрел.
– Ты дурак! - заорал Ружин.
Горохов возился с рацией, Ружин слышал, как он повторял:
– Сто третий, сто третий, как слышите меня?
– Ну что? - нетерпеливо выкрикнул Ружин.
– "Голос Америки",- жалобно ответил Горохов.
– Что? - озлобился Ружин.
– Вместо базы она принимает "Голос Америки", рассказывает о демонстрации отказников в Москве…- Горохов нервно хихикнул.
Ружин ударил кулаком по асфальту и притворно заплакал, постанывая.
– Завтра, рано-рано утром,- сказал он,- напишу рапорт. Министру. Он будет слезный и горестный, он будет правдивый и поэтому нелицеприятный, он вызовет раздражение и злобу, но я все равно напишу.
– Правильно,- отозвался Горохов.- Наддай жару. Никто работать не хочет.
– И про тебя напишу,- заявил Ружин.- Я многое знаю. А потом переведусь в участковые, в дальний район, там море, добрые люди, виноград, курочки-хохлаточки…
– Про меня не надо, шеф,- попросил Горохов.- Я еще молодой… Перспективный…
– Курочки-хохлаточки…- мечтательно проговорил Ружин.
– А он не рванет с той стороны? - встревожился Горохов.
– Там обрыв,- печально пояснил Ружин.- Пусть рванет, и рвет себе, и рвет…
Ружин услышал топот, подтянулся на руках, выглянул из-за колеса - вдоль ряда машин бежал Лахов, в руке он держал пистолет.
– Ложись! - гаркнул Ружин, и в то же мгновение грохнул выстрел. Лахов рухнул с кряканьем, неуклюже, гулко ударился о бампер "Волги", завыл - значит, живой. Он сделал движение - и опять выстрел, Лахов застыл, почти умер.
– Где Колесов?! - рявкнул Ружин.
– В машине,- Лахов перевел дыхание, сплюнул.- Куда он денется?
– С кем я работаю…- простонал Ружин.
– Не стреляй, не стреляй! - закричал кто-то с той стороны, откуда появился Лахов. Голос звучал тонко, чрезвычайно напряженно и оттого, казалось, сдавленно.- Они не сделают тебе ничего плохого! Только поговорят… Не стреляй!
Но Петруччо все-таки выстрелил. Колесов закрутился волчком на месте, упал ломанно, по частям, медленно, как в рапиде, покатился по пыльному асфальту…
Какое-то время Ружин наблюдал за ним без выражения, как за курочками-хохлаточками, снующими в загоне, потом привстал, бросил Горохову, отрывисто, зло:
– Прижми его выстрелами, чтоб не смел высунуться, гад! За багажником "Волги" он перескочил металлический заборчик, мимоходом оглядел толпу на взгорке, у ресторана, музыка уже не играла, никто не шумел, было тихо… Бегом обогнул стоянку и очутился у обрыва, вдоль которого расположился длинный ряд машин. За одной из них прятался Петруччо. Ружин прошел вдоль автомобилей еще несколько метров, бесшумно, крадучись. И, когда до Петруччо осталось метров двадцать, свистнул,- Горохов принялся беспорядочно стрелять,- потом вскочил на капот одной из машин, едва не поскользнувшись, перепрыгнул на крышу и, стремительно перескакивая с крыши на крышу, помчался к Петруччо. Он обвалился на него всем телом, ухнув, прижал к земле, перехватил руку с пистолетом, расслабленную от неожиданности, саданул ее два раза о металл машины, пистолет выпал. Ружин привстал, вынул оружие, стволом надавил Петруччо на испуганный, помутневший глаз, заорал яростно, визгливо, имитируя истерику: